Чужая тень

Ольга Александровна. Да.

Трубников. Прошу прощения. Я сойду с ума, если Макеев не приедет еще через четверть часа. (Иванову.) Вы работаете над проверкой прививок?

Иванов. Да.

Входит Макеев. Общее молчание.

Макеев. Здравствуйте! Здравствуйте, Федор Федорович, рад вас видеть.

Ольга Александровна. Федор Федорович в курсе всех дел, ты можешь говорить при нем.

Макеев. А я и не собираюсь ни из чего делать тайны.

Трубников. Вы взяли рукопись у Окунева?

Макеев. Да.

Ольга Александровна. Слава богу!

Трубников. Вы привезли ее?

Макеев. Нет. Я предпочитаю не подвергать таких вещей случайностям дороги и портфеля. Я передал ее министру.

Трубников. А ты знаешь…

Макеев. Это случилось в тот день, когда я был у него. Вернее, ночью, шесть часов спустя.

Трубников. Загадочная история.

Макеев. Не особенно.

Трубников. Что же произошло?

Макеев. Очень простая вещь, которая, однако, оказалась следствием очень многих и сложных обстоятельств. Когда ты отдал рукопись Окуневу…

Трубников. Надеюсь, что моя рукопись не имеет никакого отношения…

Макеев. Не надейся. Она имеет самое прямое отношение. Когда ты передал свою рукопись Окуневу, хотя ты считал себя правым, в тебе все-таки, хоть ты и не признавался себе в этом, шевельнулся какой-то червяк сомнения, и ты рассказал обо всем Ольге Александровне. А в ней проснулся здоровый инстинкт тревоги, и она пошла к Саватеевым. А эти люди, которые казались тебе маленькими, оказались большими. Они потребовали от тебя, чтобы ты вернул рукопись. И твоя дочь не могла спокойно уйти в изолятор, пока не заставила все это рассказать мне. И я тоже не мог отнестись к этому спокойно. И вот в результате всех наших совместных усилий в семь часов вечера в понедельник я оказался у Окунева, и он с подчеркнутой готовностью, показавшейся мне подозрительной, отдал мне экземпляр твоей рукописи. Экземпляр, который он, по его словам, и без твоей просьбы уже раздумал кому-либо передавать.

Трубников. Вот видишь!

Макеев. Вижу. Он мне не солгал. Он действительно не собирался никому передавать твой экземпляр, потому что к тому вечеру, когда я приехал, он уже успел снять с этого экземпляра копию, которую ему удобнее и безопаснее было передать, чем подлинник.

Трубников. Кому передать?

Макеев. Наивный вопрос! Передать, как говорится, «сотрудникам одного посольства». Кажется, так.

Трубников. При чем тут посольство? Он собирался передать это Джемсу Эрвину — из медицинской делегации.

Макеев. В данном случае это не составляло разницы. Короче говоря, я принял некоторые меры, которые мне подсказала наша общая тревога. Я взял на себя ответственность ошибиться, считая, что пусть лучше я ошибусь и буду в трудном положении, чем останется хоть один процент возможности катастрофы. Остальное, я думаю, понятно.

Ольга Александровна. Он не успел?

Макеев. Да, он не успел, не сумел, и это, видимо, его так огорчило, что когда к нему пришли за этой копией совсем не те, кому он собирался ее вручать, он без долгих объяснений пустил себе пулю в лоб, пока у него была еще эта возможность.

Трубников. Что же он, шпион?

Макеев. Вот именно. И не бойся выговаривать это слово — «шпион».

Ольга Александровна. У меня была, когда я его встретила, какая-то неприязнь к нему, но я бы никогда не подумала…

Макеев. Он бы не был шпионом, если бы ты, едва увидев его, могла бы это сразу подумать.

Трубников. Как все это страшно и странно…

Макеев. А что тут странного? По-твоему, нам странно иметь врагов? По-моему, было бы более странно их не иметь. Да, иногда через нашу жизнь вдруг проходит уродливая чужая тень, напоминая нам о существовании того, другого мира, и мы удивляемся. А удивляться, в сущности, нечему. Это плохое удивление, от забывчивости.

Трубников. Ну, что угодно: ну, недобросовестный человек… ну, человек, который хотел использовать мои… хотел… Но шпион…

Макеев. Перестаньте устраивать истерику! Ну да, шпион. Они существуют и от времени до времени попадаются. И нечего тут ужасаться или мечтать, чтобы их не было. А просто нужно так жить и так работать, чтобы ставить этих подлецов в тупик! Как этого Окунева. Вот и все.

Трубников. Я не понимаю сейчас только одного…

Макеев. Чего ты еще не понимаешь?

Трубников. Посольство и шпионаж… И Мюррей и Гарли… Вот это у меня не сочетается в мозгу. Мюррей и Гарли! Я привык их считать своими учителями…

Макеев. Гипноз! Проснитесь, вспомните все, что мы сделали за эти годы.

Трубников. Во всяком случае, я привык считать их настоящими учеными и, следовательно, кристально честными людьми…

Макеев. А тебе не кажется после всего происшедшего, что эти письма, написанные тебе Мюрреем и Лансгартом, письма, которым ты сам, по словам Ольги Александровны, удивлялся…