Чужая тень

Окунев. Боже мой, мало ли краев света! Скажем, в Колыму… (После паузы.) Или в Калифорнию, не все ли равно? В общем, поехала бы на край света?

Галина Петровна. Не знаю.

Молчание.

Окунев. Может, мы вместе заедем к Макееву?

Галина Петровна. Нет.

Окунев. Почему?

Галина Петровна. Во-первых, ты уже сказал ему, что заедешь ты, а не мы, а во-вторых, я очень устала за эти дни.

Окунев. Почему?

Галина Петровна. И ты еще спрашиваешь? Четыре вечера ты меня заставлял перепечатывать нуднейшую рукопись о каких-то микробах и говорил, что это срочно и что это почему-то должна печатать непременно я. А сегодня, когда я сделала тебе это, ты спрашиваешь, почему я устала.

Окунев. Прости, пожалуйста, но мне это в самом деле было очень нужно.

Галина Петровна(после паузы). Ты будешь работать?

Окунев. Да. Но я выпил бы с тобой чаю.

Галина Петровна. Хорошо, я сейчас приготовлю. (Выходит.)

После долгого молчания Окунев подходит к телефону, набирает номер.

Окунев. Алло… Это говорю я… Да, все успел. Сообщите, что смогу передать… Нет, не сегодня. И не у меня, а… минуту. (Прихватывает трубку плечом, дотягивается до настольного календаря.) В среду, в семь. В институте микробиологии… Да… До свидания.

Картина шестая

Обстановка первой картины. Прошло еще два дня. Утро. На сцене Ольга Александровна

одна. Входит Иванов.

Иванов. Вы меня вызывали?

Ольга Александровна. Да. Мне нужно посоветоваться с вами по одному важному вопросу. Мне трудно решить его без Сергея Александровича. Одной. Слишком велика дистанция между мной и им.

Иванов. Меньше, чем вы думаете. Вы сами не заметили, как стали за эти годы душой нашего института. Не знаю, как вы, а я, видите ли, верю, что если не у людей, так по крайней мере у учреждений существует душа. Слушаю вас.

Ольга Александровна. Сейчас. Только сначала… (Звонит. Входит секретарь.) Пожалуйста, вызовите ко мне Саватеева.

Секретарь выходит.

(Иванову.) Возможно, что болезнь Сергея Александровича затянется.

Иванов. Болезнь дипломатическая?

Ольга Александровна. Вы же со вчерашнего дня знаете от меня все!

Иванов. Знаю, поэтому и спрашиваю.

Ольга Александровна. Нет, настоящая. То есть у него нет температуры и не отнялись ноги, но он не в состоянии работать. Он измучен неизвестностью. То начинает проклинать себя, то кричит на меня, что во всем виновата я… Сегодня он хотел прийти, но я почти силой не пустила его. В таком состоянии он бы только помешал нам работать. А нам сейчас после всего, что случилось, надо работать вдвое.

Иванов. Что слышно с Андреем Ильичом?

Ольга Александровна. Не знаю. Знаю только, что к месту их вынужденной посадки еще вчера послали отсюда другой самолет и по радио передали, что все здоровы. Он может быть в любую минуту.

Иванов. Вы бы послали на аэродром машину, пусть подежурит.

Ольга Александровна. Я послала еще утром.

Входит Саватеев.

Здравствуйте, Семен Никитич. Что нового после шести утра?

Саватеев.

Пять минут назад я говорил по телефону с Еленой Сергеевной. Температура по-прежнему сорок и две десятых.

Ольга Александровна. Мокрота?

Саватеев. Крови пока нет. (Пауза.) Если появится кровь и будет зафиксирована чума, я прошу разрешения для себя как для ближайшего родственника быть последние часы с больным.

Ольга Александровна. Семен Никитич!

Саватеев. Я прошу разрешения.

Ольга Александровна. Хорошо. Только я не хочу, чтобы вы перестали верить. Вы не имеете на это права. Григорий Иванович что-нибудь говорил за последние часы?

Саватеев. Все то же: что его болезнь — совпадение и что даже если что-нибудь случится, все равно метод правильный и надо, не теряя времени, начинать новые опыты.

Ольга Александровна. Вот видите, он не верит в чуму. А вы?

Саватеев. Да кто же верит в нее сам? Разве люди умирают сами? Умирает родственник, сосед, умирает Петров, Сидоров, а я еще буду жить! Так думает каждый человек. И вы с этим считаетесь?

Ольга Александровна. Я считаюсь не с этим, а с тем, что я не верю в нашу ошибку. И не смейте ходить с таким лицом по институту. Слышите?

Саватеев. Слышу. (Выходит.)