Чужая война

Как это говорил Ахмази… «Судьба, Эльрик, есть судьба. И никуда от нее не деться».

ТРЕТИЙ. ЛИШНИЙ

Герцогство Аквитон. Тальеза

— Мы нашли тех, кто нужен вам, Князь. Это монахи Белого Креста, как вы и предсказывали.

— А ты кого ожидал? Эльфов?

— Гм… Один из них действительно эльф.

— Это несущественно. — Бледный темноволосый человек, развалившийся в глубоком кресле, махнул тонкой рукой. — Главное, что они анласиты. Когда мы сможем встретиться?

— Они торопятся. Будут в Тальезе через два дня, видимо, тогда и…

— Прекрасно. Подготовь амулеты.

— Вы хотите подчинить монахов?

— Разумеется. А в чем дело?

— Видите ли… здесь могут возникнуть определенного рода сложности, с которыми, насколько я понимаю…

— Любезный Чедаш, когда ты начинаешь выражаться так изысканно, нападет зевота. В чем дело?!

— Что ж, Князь, вы вправе гневаться, но, боюсь, объяснить более внятно я вряд ли способен.

— Ты пока еще не объяснил никак.

— Их четверо, и двое действительно монахи. Эльф и гоббер. Их связывает между собой не только преданность одному делу. Я назвал бы их друзьями, Князь.

— Нелюди-анласиты? Это забавно, но не более. Кто оставшиеся?

— Эльфийка. И шефанго.

— Шефанго? Ты уверен, Чедаш? Шефанго, продавшийся Свету?

— В том-то и дело, что нет. Кроме того, и эльф-монах, и упомянутый шефанго оба влюблены в женщину, которая едет с ними.

— Ну-ну. Все интереснее и интереснее. Свет и Тьма в вечном поединке…

— И опять же нет. Князь.

— Та-ак. — Тот, кого называли Князем, нахмурился, отбросив легкость и игривость тона. — Это и есть твои «сложности»?

— Да. Но не все. Последний штрих, который, боюсь, только запутает дело, но он необходим.

— Я слушаю.

— Второй монах, тот самый гоббер, умудрился полюбить женскую ипостась шефанго.

— Шутишь?

— Если бы. Опаленность его и без того была сомнительна, а теперь, могу заверить вас. Князь, и его преданность Свету вообще находится под большим сомнением. И тем не менее он не станет служить Тьме.

— «Серенькие» никогда не представляют угрозы.

— Только не в этой компании. Свет и Тьма, Любовь и Вера, Верность и Предательство, Сила и Слабость… Даже, если хотите, красота и воплощенное уродство. Слишком опасная смесь, чтобы использовать ваши амулеты.

— Ты имел в виду — непредсказуемая смесь?

— Я имел в виду опасная. Князь.

— С тобой трудно спорить, Чедаш. Особенно если ты упираешься. Когда-нибудь я уложу тебя в гроб на пару столетий. И не поленюсь выбрать для твоего упокоения самое безлюдное место.

— Как скажете, Князь.

— С тобой трудно спорить, потому что ты редко ошибаешься. — Черноволосый человек откинулся на высокую спинку кресла и прикрыл глаза. Тонкие пальцы выбивали дробь по подлокотнику. — Хорошо. — Князь резко поднялся, и до этого темные глаза его полыхнули багрово-алым. — Доставь их ко мне.

— Всех?

— Ты шутишь, Чедаш? Все вместе они слишком крепкий коктейль.

— Здесь еще не вошло в употребление слово «коктейль», Князь.

— Значит, войдет. Доставь ко мне монахов. Или эльфийку. Или этого шефанго. Кого угодно, но без прочей компании. Мы попробуем договориться… Иди.

Чедаш молча поклонился и исчез.

— Это будет даже забавно, — пробормотал Князь, глядя в высокое узкое окно. — Мне еще ни разу ни с кем не приходилось договариваться.

Герцогство Аквитон. Столица — Тальеза

Аквитон по праву называют зеленым герцогством. Он утопает в лесах. Великолепных корабельных рощах, где чист прозрачный, пахнущий хвоей и нагретой смолой воздух. Где алеют на полянах ягоды земляники, а в подлеске, закрывая собой глянцевые листья, таращится в небо черно-сизая черника.

Эльрик помнил эти леса еще не тронутыми присутствием человека. Даже друидов, считающих себя родившимися вместе со здешними деревьями, не было здесь.

Там, где раскинул улицы-лучи громадный город, лежала когда-то просторная, солнечная поляна, и на ней, на самом краю, у леса, он построил себе дом. Крепкий бревенчатый дом, в котором прожил больше полусотни лет. Один. Ему часто приходилось оставаться одному.

Мир менялся на глазах, создавались и рушились государства, рождались и исчезали новые народы, появлялись друзья… И умирали через десятки лет, казавшиеся мгновениями.:

Когда от перемен начинала кружиться голова, а окружающая жизнь становилась похожей на бред, когда мир начинал казаться полубезумным сном, принц уходил. Уходил, чтобы забыть — он умел забывать, это умение необходимо любому бессмертному. Но для забвения требовалось одиночество. А потом можно было вернуться. И после возвращения жизнь на какое-то время словно застывала. Спокойствие и стабильность, размеренность войн, урожаев, эпидемий и религиозных всплесков. Почти не меняющиеся границы стран. Новые знакомства и, может быть, новые друзья. Такое затишье могло затянуться на несколько столетий. А потом еще несколько сотен лет разум был в состоянии выдерживать перемены. Пока не приходило время уйти.