Чужая воля

– Ты хочешь услышать его истории. Я понял. Ты хочешь узнать про войну, и что она делает с человеком. Ладно, попробую объяснить. – Дарзелл опять ткнул сигаретой. – Война – это сугубо личное дело, малыш. Да, ты окружен другими бойцами, но по большому счету ты совсем один. Любой участник боевых действий скажет тебе это. Ты спускаешь курок, и кто-то умирает. Ты вышибаешь ему мозги или выпускаешь из него кишки на землю. Как именно это проделывается, абсолютно ничего не меняет – не считая разве что ночных кошмаров или того, что ты видишь в зеркале, когда у тебя впервые хватает духу в него посмотреть. Потому что правда всего этого в следующем: хороший ты солдат или нет, трус или храбрец, – у тебя просто есть пуля и сила духа, чтобы пустить ее в ход, а в остальном от тебя уже мало что зависит: кого ты убиваешь или не убиваешь, кто из твоих дружков трусит и бежит, а кто вдруг оступается и отстреливает себе ногу. Истории, блин! Это то, чего хотят люди – репортеры, или пацаны-уклонисты, или богатенькие белые ребятки из студентов, которые уже откосили от призыва законным порядком. И да, может, я имел бы в виду и тебя, если б дело было не в твоем брате. Но ты должен сам побывать там. Врубаешься? Ты должен сам изваляться в дерьме, чтобы понять, что такое настоящее дерьмо. Потому что это был мой друг, потерявший ногу, и это был я, кто вытащил этого мудака с поля боя, перемазавшись в его крови и пытаясь не дать ему истечь кровью до смерти. Ты знаешь, как быстро вытекает кровь из разорванной бедренной артерии? Истории, чувак! Это проблема, поскольку эти истории – мои, и только мои, и все это сугубо личное. Может, я поделюсь ими, а может, не стану, но это тоже мое личное дело. А теперь я должен спросить сам у себя: отличается ли чем-то Джейсон, хочет ли он, чтобы я рассказывал его истории?

Дарзелл затушил сигарету и подался ближе.

– Ты считаешь, что Вьетнам изменил твоего брата, и в этом ты прав – он изменил нас всех. Если ты хочешь понять, каким образом, тогда тебе надо самому побывать на этой долбаной войне. И если то, что ты хочешь, – это истории Джейсона, тогда тебе следует поговорить с ним.

– Сынок, прошу тебя… – попытался вмешаться Натаниэл.

– Спокойно, па. Мы просто проговариваем то, что обязательно нужно проговорить. – Его взгляд становился все более тяжелым, он плотно прижался спиной к задней стенке кабинки.

– Послушайте, Дарзелл… – Бекки потянулась к его руке, и то, что я увидел в ее глазах, было истинным пониманием и сочувствием, словно эта война тоже была для нее сугубо личным делом. – Мы просто пытаемся помочь. Вот и всё.

– И вы думаете, он знает, кто убил эту девушку?

– Да, думаем.

– И вот в этом-то ваша главная проблема. – Дарзелл выдернул руку, но мягко. – Этот человек любит свои секреты. Я тут не при делах.

– Зато я при делах, – произнес я. – Он делает это ради меня.

– Почему?

– По-моему, он защищает меня. «Плохие люди», – сказал он мне. В тюрьме или за ее пределами, я так и не понял. Он сказал мне, что они способны навредить мне, только чтобы добраться до него.

– Ты многого не знаешь, – сказал Дарзелл.

– Я знаю, что окружной прокурор хочет казнить человека, который спас вам жизнь.

– Ну пожалуйста, Дарзелл! – добавила Бекки.

Но тот не сводил глаз с меня.

– Один мой брат уже погиб на войне, – сказал я ему. – Джейсон – это все, что у меня осталось. А значит, я уже в том дерьме, про которое вы только что говорили.

Без тени улыбки Дарзелл побарабанил пальцами по столу. Наконец он поднял взгляд на своего отца, и тот кивнул.

– Это правильная вещь, сынок.

– Ладно, – медленно произнес Дарзелл. – Расскажу тебе то, что знаю. Это займет некоторое время, и мне нужно сделать это по-своему. Так что не перебивай. Не задавай вопросов. Если понадобится к чему-то вернуться, можем сделать это позже – хотя, если честно, мне хотелось бы обойтись без этого.

Дарзелл все-таки принял решение, которое его явно не радовало, но был теперь куда больше расположен к разговору и, пока прикуривал вторую сигарету, выглядел уже несколько раскрепостившимся.

– Джейсон – герой, самый настоящий герой, и любой морпех, который знает его историю, скажет тебе то же самое. Две полные боевые командировки и большая часть третьей. Но кончилась она плохо. Военная тюрьма, увольнение с лишением всех прав и привилегий… Это то, что видит большинство людей, так что с этого я и начну, а потом мы вернемся к остальному. Годится?

– Еще как.

Дарзелл удовлетворенно кивнул.

– Когда-нибудь слышал про Сонгми?

– Вы имеете в виду ту бойню?

– Да, ту жуткую резню.