Это слово вырвалось у меня, прежде чем я успел отметить шум, который заставил меня приподняться с дивана: приглушенный гул голосов и лязг, когда дверь гаража поднялась и опять опустилась. Окончательно встав, я вышел в заднюю прихожую, когда отец вошел в дом.
– Не сейчас, Гибби!
Он отстранил меня рукой, но я потянулся за ним в кухню.
– Где Джейсон?
– Уже поздно, сынок.
– Ты следил за мной! Ты использовал меня!
Отец наконец остановился.
– Потому что ты врал мне! Ты не оставил мне выбора.
– Чушь!
Он вздохнул; сердце у меня сразу упало.
– Вы его арестовали?
– Мне нужно поговорить с твоей матерью.
Я загородил ему дорогу и поначалу подумал, что он опять оттолкнет меня. Но отец лишь сказал:
– Мне очень жаль, сынок. Вправду жаль.
Вот тут-то до меня и дошло. Окончательно дошло.
Когда через несколько часов взошло солнце, я услышал, как отец уезжает из дома. Какое-то время после этого я лежал в кровати, размышляя про воскресные утра, про церковь и про то, как это некогда бывало. Все мое детство мы ходили в церковь всей семьей, но это закончилось, когда погиб Роберт, а мы погрузились в странное подобие жизни без улыбок, совместного отдыха и воскресных служб. Сегодня это особенно не давало мне покоя, так что я принял душ и даже побрился, что делал пока крайне редко. С исключительным старанием оделся и отправился в церковь совершенно один, появившись там через несколько минут после начала ранней службы и проскользнув на некогда нашу постоянную скамью в задних рядах, где все было так знакомо; темное дерево и люди по соседству, орган и разноцветное стекло. Открыл сборник гимнов, но не пел вместе со всеми. После этого прозвучали цитаты из Писания, которые и вправду отвечали моему настроению, но потом священник встал за кафедру, чтобы завести речь о войне, самопожертвовании и вечном спасении для всех людей. С одним братом погибшим, а другим сидящим за решеткой я нашел его слова настолько пустыми, что едва не ушел. Вообще-то даже уже поднялся со скамьи, но тут заметил в пяти рядах от себя Бекки Коллинз, сидящую через проход вместе с семьей Даны Уайт. Ее волосы были забраны наверх – чего я никогда еще не видел, – и изгиб ее шеи, бледной и окаймленной бахромой мягких волосков, буквально поразил меня, как самая ранимая вещь на свете. Она, должно быть, почувствовала, что я смотрю на нее, поскольку повернулась и немного зарделась, увидев меня. Отец Даны тоже повернулся. Долгим взглядом посмотрел на меня, а потом встал и протиснулся мимо членов своей семьи, пробираясь к проходу. Крупный мужчина с толстыми, грубыми руками, он был мастером на заводе «Фрейтлайнер»[28]
– человеком, привыкшим говорить другим людям, что делать и как делать.– Гибби… – Он скользнул на скамью рядом со мной.
– Мистер Уайт…
– Ну как ты, сынок?
В голосе его звучала мягкая забота, и я уловил запах бальзама для волос и лосьона после бритья. Я встречался с ним всего лишь раз, в прошлом году – в пятницу вечером, на футбольном матче, в перерыве между таймами в буфете, вместе с Даной, прильнувшей к нему под бок. Тогда он показался мне славным дядькой, и даже сейчас его глаза были добрыми. Я лишь кивнул в ответ на его вопрос, хотя на самом деле ничего не ответил. Люди вокруг уже посматривали на нас. Не все, но в достаточном количестве.
– Послушай, – произнес отец Даны. – Я знаю про твоего брата.
Он поднял руку, как будто я мог его перебить.
– Сейчас нет нужды рассуждать о его невиновности или вине – я уверен, что ты скажешь все правильные вещи, – но в данный момент именно я несу ответственность за благополучие Бекки. Она – гость в моей семье. А значит, я должен действовать в ее интересах, почти как отец. Ты понимаешь это, сынок?
– Послушайте, сэр…
– Пожалуйста, не надо мне тут никаких «сэров»! Я знаю, что ты влезал в комнату моей дочери вчера вечером. Я не стану выносить свое суждение только на этом – наверное, у тебя найдутся какие-то оправдания на этот счет, – но это все-таки кое-что говорит о том, что ты за гусь.
Я ощутил жар в шее, в горле вдруг пересохло.
– Вот что самое главное из всего этого: я не позволю тебе сегодня общаться с Бекки – ни в церкви, ни после, – и вообще пока не возвращу ее собственному отцу. Все понятно? – Уайт наклонился ближе, положив руку на спинку скамьи. – Я не пытаюсь судить тебя, сынок – ни в этой истории с убийством, ни в действиях твоего брата, – но это крайне непростая ситуация, все последствия которой до сих пор неизвестны. Прислушайся к моим словам, хорошо? Надеюсь, ты поступишь правильно, причем не только здесь и не только сейчас.