Чужая Земля

– Настоятельно рекомендую. Синяя, потом красная, смотрите, не перепутайте… Советник, а можно я с вами тихо и без мата? Вдруг поймете. Скажите, почему вы думаете, что я такой-растакой не люблю наших папуасов и не желаю им добра?.. Ах, не думаете? Спасибо. Ну тогда идите, такой-разэтакий, и сделайте вещь! Сделайте, наконец, хоть что-то полезное! Сколько вашего брата-дипломата тут было – никакого толку! Всё продолбали, пролюбили, профачили! А вы – пойдите, и такой – один за всех! Докажите, что все кругом дипломаты, а вы – д’Артаньян! Сделайте, мать вашу, так, чтобы мне не пришлось убивать местных!

Это был настоящий крик души вполголоса, я даже попятился.

– Почему… Откуда… Да что за страхи у вас, простите великодушно?

– А вы, значит, не поняли, чем дело пахнет? – прошипел Газин. – Ну, тогда вы такой, извините, дурачок, советник, что я даже и не знаю… Как по-вашему, что должен подумать Тунгус обо всем этом дерьме? Он совсем не высокого мнения о землянах. Третий год он ждет не дождется от них подлянки. И вдруг такая-растакая неизвестная зараза! Это же естественно. К этому все шло. Кто-то такой самый умный захотел разобраться с папуасами не мытьем, так катаньем! Решил тупо очистить от них планету. Вот о чем Тугус подумает в первую очередь!

И пока я пытался осмыслить его тираду, поражаясь как ее очевидной логике, так и тому, что в мою голову эта логика не укладывается, полковник добил меня окончательно:

– А мы, конечно, такие наивные можем сколько угодно врать себе и Тунгусу, что вирус не смертельный!

– Пойду-ка в санчасть, – сказал я.

* * *

Я вошел в зал приемов, как на заклание. Великий вождь ждал меня один. Я постарался быть убедительным, насколько это возможно, когда описываешь ситуацию в самых общих выражениях. Наконец Тунгусу надоело смотреть, как я мучаюсь, и он меня остановил.

Он уже пообщался и с Унгеленом, и с шаманами, и наверняка со своей «памятью предков». Легко догадаться, какие выводы сделал великий вождь о происхождении неизвестной болезни.

А я успел побывать в санчасти, где доктор Мага, нервно хихикая, показал мне диалог полковника с главврачом. Таблеток, кстати, не дал. Их экономить надо, они еще ой как пригодятся, когда станет по-настоящему весело. От санчасти я поехал к изолятору и довольно бесцеремонно вытряхнул из Шалыгина недостающие подробности, оставив его в полном убеждении, что действую с санкции Газина. То есть доктор так решил, а я не стал разубеждать.

И тоже сделал кое-какие выводы.

Казалось, вождю меня удивить нечем. Ну разве что он скажет: это все очень занимательно и поучительно, а в общем пустяки, дело житейское. Но Унгусман начал с такого, что вашего покорного слугу просто разбил паралич:

– Наконец-то я понял, отчего земляне так легко и много врут!

Я стоял как истукан. Что он мог понять неправильно и счесть ложью? Ошибка перевода исключена, я специально говорю с вождями без транслятора. Моя речь примитивна, даже грубовата, зато в ней все однозначно.

– Земляне не знали мирного времени, – сказал вождь. – Они всегда на войне. Поэтому они такие вруны. И до сих пор не смогли объединиться. Ведь это будет конец войне, а они не умеют жить в мире. Им кажется, они научились договариваться между собой, а на самом деле их договоры только поддерживают разобщенность. Сама мысль об объединении пугает их. Вот почему земляне так боятся даже слова «им-пе-ри-я» – правильно сказал?

– Совершенно правильно, великий вождь, – промямлил я.

Первое земное слово, что услышал от него, и вдруг такое.

– У меня большие способности к языкам, – гордо заявил вождь. – Им-пе-ри-я. Советник Калугин боялся этого слова. Меня это очень удивляло. Потом я увидел, что он боится себя. Не понимает себя – и боится. Глядя на него, я вспомнил, в каком мучительном разладе с собой живут те другие земляне, чужаки, что приходили ко мне с глупыми предложениями. На тех было просто больно смотреть, так они запутались во лжи. Это случается, когда человек слишком долго жил войной, позволил войне поселиться внутри себя, и она оборачивается против него, разъедает его изнутри. Это страшно, друг мой…

Он ненадолго умолк, то ли размышляя, то ли вспоминая.

– А еще это очень странно. Почему земляне позволяют таким несчастным верховодить у себя и говорить от своего имени? Да еще и говорить о свободе? Живущий во лжи и страхе не может быть свободным. Чужаки стояли тут передо мной и распинались о том, как свободны народы Земли и какая высшая ценность – свобода и как они научат меня свободе, а я не знал, куда деваться от стыда…

Что ты знаешь о стыде? – подумал я. До сих пор дергаюсь, вспоминая жгучее чувство абсолютного, поистине космического позора, накрывшее меня, когда я узнал, чем кончились те переговоры, и бросился смотреть запись из дворца. Ты-то на ней выглядел блистательно, вождь…

Он помолчал еще немного, а потом с ним приключилась знакомая уже метаморфоза: великий вождь Унгусман приглушенно гавкнул, усмехнувшись чему-то, и в один миг стал Тунгусом – ироничным, саркастичным, но по-прежнему великим.