Чужая Земля

– Не знаю, кто их надоумил, но обычай мудрый, – сказал Шалыгин. – Однажды в Африке гиены остановили эпидемию сибирской язвы, потому что без малейшего вреда для себя поедали зараженные трупы бегемотов. Эти собачки, конечно, не вполне гиены, но… Хуже. Или лучше. Ну, с какой стороны посмотреть.

Шалыгин осунулся, он постоянно был на связи с Москвой и дни напролет колдовал с травой. Антисептик у него в черновом варианте уже получился, сейчас химики бились над иммуномодулятором. Санчасть держалась в основном на отце Варфоломее. Ваня и Мага пропадали в городе и приползали оттуда еле живые.

Мы пытались уговорить местных носить тканевые повязки, но лето было в разгаре, жара усилилась, и ничего путного из этого не вышло. Спасибо уже на том, что туземцы понимали опасность лишних контактов и старались по возможности отсиживаться дома.

Тунгус закрыл столицу наглухо. Увы, за пару дней до начала эпидемии случилась плановая рассылка гонцов с новостями и ценными указаниями. Чернецкий вызвался переловить их с воздуха и доставить обратно, но Тунгус отказался снять вето на полеты ниже облаков над обжитой территорией. Да и страха особого перед вирусом на тот момент у вождя еще не было. Вернуть успели меньше половины курьеров, остальные ушли далеко, а следом поскакали «вестники мора» – короче, черт знает, сколько племен они совместными усилиями заразили. Разведка гоняла высотные дроны над континентом, мониторя ситуацию, озадаченно чесала в затылке и ничего не рассказывала: полковник запретил. Газин после разговора с Тунгусом у реки проникся к вождю глубоким уважением, но параллельно увидел в нем такого ушлого стратега, с которым надо держать ухо востро.

Иногда мне кажется, Газин не доверяет Тунгусу из банальной ревности, как один крупный администратор не может до конца довериться другому, равному себе по силе. И все пробует догадаться, где же этот хитрый папуас учуял выгоду в таком безнадежном деле, как эпидемия, готовая перейти в пандемию, и какого выкрутаса от него ждать.

Я-то знаю: великий вождь потому и великий, что ничего не делает в этой жизни для себя, он только продолжает миссию династии Ун по собиранию народа и старается обратить любые неприятности к ее пользе. Но еще я понимаю, что даже могучая интуиция Тунгуса, с опорой на «память предков», может подтолкнуть его к гибельному решению, когда на карту будет поставлено все ради призрачной надежды.

Он так вкусно произносит: «Им-пе-ри-я».

Я не хочу быть с ним, когда его мечты рухнут.

Но мне приказано выжить, и я буду рядом.

Глава 6

Когда в городе насчитали первые сто смертей, Сорочкин был уже ходячий, без единой оспинки на лице, будто и не болел. С базы Лешу не выпускали, да и внутри нее он перемещался строго от санчасти до поста ДС, где ему устраивали межпланетные допросы сначала безопасники МВО, а потом суровые дяди из ФСБ. Думаю, это немного развлекало Сорочкина, потому что экспедиция с ним не разговаривала вовсе.

От него отвернулся даже отец Варфоломей. Батюшка заявил, что пытался беседовать с Лешей, однако он всего лишь скромный недостойный пастырь, а не Иисус Христос и не знает, как спасать профессора, у которого напрочь атрофирована критика, то есть способность к покаянию. Морду он ему разбить может, но это будет совсем уж не по-христиански.

Леша все рвался узнать у меня, как там его друг Гена. Что я мог сказать? Унгелен упорно боролся со смертью. В короткие минуты просветления интересовался, как там его друг Леша, и просил прощения за то, что всех подвел. Мне самому умереть со стыда хотелось, когда он так говорил.

От Сорочкина я отделывался короткими фразами. Он жаловался, что с ним никто не хочет общаться. Что врачи держат его в санчасти на положении чуть ли не арестанта, заставляют выполнять грязную работу – и тоже не общаются. Достучаться до штаба он не может, его туда почему-то не пускают. А ему надо продолжать свою профессиональную деятельность. В конце концов, что бы ни случилось, его исследования очень важны. У него есть утвержденный план, от которого он отстал из-за дурацкого недоразумения с ветрянкой. Не могу ли я обсудить все это с полковником?

Услыхав про «дурацкое недоразумение», я сорвался:

– Профессор, ты правда, что ли, ничего не понимаешь? Или так ловко прикидываешься идиотом?

Леша сделал удивленное лицо.

– Если все пойдет дальше, как сейчас, тебе скоро некого будет исследовать, – сказал я. – Ты убил тут всех. – И добавил мягко, почти ласково: – Сволочь.

– Ну что за глупость! – Он даже почти рассердился. – Поболеют – и выздоровеют! Да, получилось нехорошо, я сознаю свою вину, но… но я не виноват! Это вышло случайно!

– Если Генка умрет, драгоценный твой ученик, ты что скажешь?!

– Это будет очень большая потеря, – ответил Леша, честно глядя мне в глаза. – В перспективе из Гены может получиться выдающийся ученый.

Господи, ну почему я тогда его не изувечил?

До сих пор не знаю.

А Гена все держался. Он держался очень долго.