Чужая Земля

…Унгали повернула ко мне мокрое от слез лицо. Я ждал чего угодно, а она вдруг сказала:

– Ты не носишь маску. Почему? Это ведь опасно для вас тоже, и тебе было приказано, я знаю.

Ну да, полковник чуть из сапог не выпрыгнул, когда разведка ему настучала, что я снимаю респиратор на подходе к городу.

Машинально я ответил девушке то же самое, что сказал Газину:

– Вожди не носят масок.

Я не думал о контексте, подтексте, месседже и так далее; не думал, как именно меня поймут, я просто сказал, как оно есть. Правящая династия отказалась от респираторов принципиально и наотрез.

Полковник сделал понятно какой вывод: этот скользкий тип рискует собой ради дипломатии, хочет лишний раз понравиться Тунгусу. Газин даже крикнул в сердцах: ну если сдохнете, так и доложим вашему начальству – советник такой-сякой выпендривался перед местными!

А я просто так захотел – без маски.

Я знал, что вожди не носят масок. И только когда сказал это, глядя в бездонные глаза Унгали, до меня дошло: какая, черт побери, емкая метафора. На Земле верховный правитель всегда артист и лицемер, даже если совсем не хочет – надо. А на этой чужой Земле все по-другому, тут рулят вожди. Те, кто ведет за собой. Они вполне искушены в искусстве военной хитрости, торговой ловкости и межплеменной интриги, но никогда, вообще никогда не прикидываются кем-то другим перед своим народом. И это не простодушие, не наивность примитивной цивилизации. Это истинное благородство…

Между нами лежал мертвый Унгелен. Юноша, за которого сестра отдала бы свою жизнь, а я… Ну объективно для союза наших планет Гена был нужнее меня на порядок. Нам бы только вытащить его в Москву – и любые вопросы решились бы сами. Теперь его нет. И никто его не заменит. А меня хватило на то, чтобы обрабатывать ранки и держать мальчика за руку. И все без толку.

И все это из-за одного идиота, который не ведал, что творил.

И сейчас не ведает. Не понимает. Вот что по-настоящему страшно. И вот отчего у меня в душе вместо жгучего гнева – холодная расчетливая ненависть. Холод – зеркальное отражение пустоты. Леша Сорочкин, по сути, несчастный человек. Очень умный и совсем пустой. А я не очень умный и совсем холодный. Наш чокнутый профессор заморозил меня. Поэтому я к нему даже близко не подойду.

Унгелен мертв, а Сорочкин будет жить. Будет жить, я сказал. Пока еще будет. Пока жива Унгали. Потом я за себя не отвечаю.

Придушат и зароют? Нет. Это не про Сорочкина и не про меня. Я не способен взбеситься настолько, чтобы убить голыми руками. Таких не берут в дипломаты. Можно позаимствовать ствол, но будут проблемы у военных, которые за ним не уследили, – зачем доставлять хорошим людям неприятности. Зато строительный пистолет взять на складе не проблема.

Пули ты недостоин. Жил грешно – умри смешно.

Гвоздь тебе в голову. В самый раз.

Унгали смотрела не меня, и казалось, прямо в душу. На миг стало боязно: вдруг она догадается, о чем я думаю сейчас. Она ведь может. Не надо ей. Лишнее это.

– Мы ходим без масок, потому что все здесь – наши родичи, – сказала моя принцесса. – Весь город, весь мир. Понимаешь?

– Да. Понимаю.

– Тебе жаль, что у вас не так. Я давно заметила.

– Думаю, когда-то мы умели. Если постараемся, то научимся снова.

– Ты уже научился. – Она больше не плакала, на ее лице застыли дорожки от слез. Я знал, она не вытрет их, это ритуал. – Пойдем к отцу, надо сказать ему, что Унгелен… остался с нами навсегда.

– Я… Ты уверена, что я нужен?

– Ты мне нужен. И ты был с ним все время, как и я. С самого начала без маски. Почему без маски? Я не спрашиваю, ты ответь себе, Андрей.

– Потому что так захотел, – честно сказал я.

И тогда она улыбнулась. Едва заметно.

Великий вождь Унгусман принял нас внешне спокойно, он был давно готов к потере сына. Если Тунгус хотя бы взглядом даст понять, что умер самый яркий, самый многообещающий и поистине незаменимый ребенок, никто не обидится. Вся семья носилась с Унгеленом, пылинки с него сдувала. И не уберегла. Сильнейший удар по династии Ун. Все сегодня будут плакать. А Тунгус обнимет каждого и найдет для него слова утешения.

Я не ждал, что такие слова у него есть для пришельца.

Сначала он сгреб в охапку Унгали и что-то шептал ей на ухо. Потом взглядом, полным боли, но полным и достоинства, нащупал меня.

– Ты возлагал большие надежды на младшего вождя Унгелена, советник, – прогудел вождь усталым, тяжелым басом, ритуальным голосом смерти. – Теперь все будет сложнее, ты знаешь. Но Унгелен остался с нами навсегда и поможет нам. Просто вспоминай его в трудную минуту.

Я промямлил что-то невнятное, принес соболезнования и поспешно откланялся. До конца дежурства было еще два часа; я не мог больше оставаться во дворце и попросил моего сменщика Рыбаренко немедленно приехать. Тот сказал:

– Отправляюсь через пять минут, но… Что-то случилось? Ему что-то надо знать? Или у меня просто, образно выражаясь, батарейки сели?

– Вроде того, – ответил я. – У меня Гена умер.

– Ах ты… Я бегом. Я сейчас. Бедная Галочка, как она?

– Молодцом. Мы с ней к вождю сходили, отец ее взял на себя, она будет в порядке.