Чужак в стране чужой

Может, фостериты и правы. Как ни старайся, Джубал не мог доказать их неправоту.

Так-то оно так, но не стоит забывать о собственной гордости, да и о вкусе — тоже. Если фостериты и вправду обладают монополией на истину и райские кущи открыты исключительно для этих клоунов, тогда он, Джубал Харшоу, джентльмен, предпочтет проклятие и вечные муки, предуготованные грешникам — грешникам, отвергшим Новое Откровение. Он не способен узреть Лик Господень, однако обладает зрением достаточно острым, чтобы различать, с кем из окружающих стоит общаться, — и фостериты по этой части далеко не дотягивают.

А на что купился Майк — это очень понятно; фостеритское «вознесение» в заранее предусмотренный момент действительно имело сходство с добровольным «развоплощением», общепринятым — в этом Джубал ничуть не сомневался — на Марсе. «Вознесение»! Скорее всего — обыкновенное убийство, хотя доказательств тому никогда не было, а последнее время и намеков как-то поубавилось. Первым отправился в рай по расписанию сам Фостер, умерший точно в предназначенный им для себя момент, с тех пор такое «вознесение» считалось у фостеритов знаком особой благодати… и многие уже годы ни один коронер[71] не осмеливается копаться в обстоятельствах этих смертей.

И не то чтобы Джубала все это сильно волновало. Хороший фостерит — мертвый фостерит[72]. Только вот как объяснить Майку?

Сколько ни тяни — никуда не денешься, лишняя чашка кофе ничем не облегчит задачу.

— Майк, а кто создал мир?

— Прошу прощения?

— Ну вот, все вокруг. И Марс. И звезды. Вообще все. И тебя, и меня, и всех остальных. Старики — они не говорили тебе, кто все это сделал?

На лице Майка появилось удивление.

— Нет, Джубал.

— Хорошо, ну а сам-то ты никогда не задавался таким вопросом? Откуда взялось Солнце? Кто усеял небо звездами? Кто дал всему начало? Всему, всему миру, Вселенной… в результате чего мы тут с тобой сидим и разговариваем.

Джубал смолк, сам на себя удивляясь. Юридическая подготовка взяла верх над первоначальными намерениями придерживаться привычного агностического подхода; против своей воли он, как честный адвокат, пытался отстаивать религиозные верования, присущие большинству людей. Волей-неволей Джубал оказался защитником общепринятых у своего племени взглядов против… а вот против чего — этого он и сам не понимал. Против точки зрения, отличной от человеческой.

— Так как же отвечают на эти вопросы твои Старики?

— Джубал, я как-то не грокаю… что все это — вопросы. Извини, пожалуйста.

— Что? Это я не грокаю твоего ответа.

— Я попробую, — нерешительно начал Майк. — Но только слова… эти слова… они не верные. Не «делать». Не «создавать». Сейчаснить. Мир был. Мир есть. Мир будет. И все — сейчас.

— Как в начале, так и ныне и присно и во веки веков[73].

— Ты грокаешь! — радостно улыбнулся Майк.

— Ничего я не грокаю, — пробурчал Джубал, — а просто цитирую сказанное… э-э… неким Стариком.

Он решил попробовать с другой стороны. Бог в своей роли Творца явно не подходил для начала разговора — Майк не воспринимал самое идею «Творения». Джубал тоже не очень-то ее понимал — еще в ранней молодости он договорился сам с собой по четным дням придерживаться постулата сотворенной Вселенной, а по нечетным считать ее никем-не-созданной-и-вечной, вроде как заглатывающей свой собственный хвост, — две эти парадоксальные гипотезы удачным образом избегали парадоксов друг друга. А каждый високосный год двадцать девятого февраля предаваться безудержному солипсистскому разврату. Урегулировав таким образом свои отношения с неразрешимым вопросом, он на многие десятилетия выкинул его из головы.

Оставалось, пожалуй, одно — объяснить концепцию религии в самом широком ее смысле, ну а Бога со всеми его ипостасями оставить вроде как на закуску.

Майк согласился, что поучения бывают самыми разными, от крохотных поучений до огромных, доступных во всей их полноте только Старикам. Однако попытка Джубала разграничить малые поучения и большие, придав при этом «большим поучениям» смысл «религиозных вопросов», не увенчалась успехом; некоторые из религиозных вопросов вообще не воспринимались Майком как «вопросы» (то же самое, к примеру, «Творение»), в то время как другие казались ему «маленькими» — ведь ответы на них очевидны для любого детеныша (например, жизнь после смерти).

Пришлось перейти прямо к множественности человеческих религий (так и не выяснив, кто же она такая — эта самая религия). Джубал рассказал Майку, что люди имеют сотни различных способов преподавать «большие поучения» и каждый из этих способов дает свои, отличные от прочих, ответы, и каждый претендует на истинность.

— Что есть истина? — удивился Майк.

(«Что есть Истина?» — вопросил некий римский чиновник, а затем умыл руки. Джубалу очень хотелось поступить аналогичным образом.)

— Ответ является истиной, если ты говоришь то, что есть. Вот, скажем, сколько у меня рук?

— Две руки. Я вижу две руки, — тут же поправил себя Майк.

Энн подняла голову от вязания:

— Шесть недель работы — и я сделаю из него Свидетеля.