Чужак в стране чужой

– А что это у тебя морда такая кислая? – поинтересовался Харшоу у Дюка, когда остальные ушли.

– Ничего не кислая, мне просто хотелось бы знать, долго ли нам придется терпеть общество этого упыря?

– Упыря? Он – упырь, а ты – чурбан неотесанный.

– Хорошо, пусть я чурбан неотесанный. Может, наш Канзас и глухая дыра, но уж людоедством-то там никто не занимается. Пока этот тип не уберется, я ем на кухне.

– Вот так вот, значит? – хищно процедил Харшоу. – Не утруждай себя. Чек Энн выпишет за пять минут, еще десять минут на сборы. Этого более чем достаточно, чтобы сложить твои комиксы и запасную рубашку.

– Что? – Дюк чуть не выронил проектор. – Это же совсем не значит, что я отказываюсь от работы.

– Для тебя не значит, а для меня значит.

– Но… А кому, собственно, какое дело? Что я, никогда на кухне не ел?

– При совершенно иных обстоятельствах: по собственному желанию, потому что тебе так было удобнее, или чтобы девушкам лишней работы не создавать, мало ли что. А если б хорошенько попросил, тебе бы завтрак в постель приносили. Но я не допущу, чтобы человек, живущий под моим кровом, отказывался есть за моим столом, заявляя, что ему не нравятся некоторые из моих сотрапезников. Я – представитель почти исчезнувшего племени ветхозаветных джентльменов. Иначе говоря, я могу быть абсолютным сукиным сыном – когда у моей левой ноги возникнет такое желание. Вот оно у нее и возникло – я никогда и ни за что не позволю, чтобы какой-то там невежественный, полный предрассудков раздолбай говорил мне, кто достоин есть за моим столом. Я обедаю с мытарями и грешниками, и это мое личное дело. Но я никогда не преломлю хлеба с фарисеями.

Дюк покраснел и с ненавистью выдавил:

– Врезать бы тебе за такое. Ну точно врезал бы, будь ты помладше.

– А ты не стесняйся, не стесняйся. Возможно, я и не такая развалина, как тебе кажется. А если нет – тогда будет шум, и народ сбежится. Как ты думаешь, справишься ты с Майком?

– С этим? Да я его одной левой.

– Вполне возможно, если только дотянешься этой самой левой.

– Чего?

– Ты видел, как я вскидывал на него револьвер? Прежде чем своими мускулами хвастаться, голову включи, или чем ты там обычно думаешь. Найди этот револьвер, а потом расскажешь мне снова, как ты будешь Майка одной левой. Но сперва найди револьвер.

Дюк недоуменно наморщил лоб, потом снова занялся установкой проектора.

– Да хрень это собачья, фокусы какие-то. На пленке все будет видно.

– Дюк, – остановил его Харшоу, – кончай возиться с этой штукой. Посиди немного. Вот распрощаемся, и я займусь ей сам. Но сначала давай кое-что обсудим.

– Чего? Джубал, ты бы уж лучше не трогал проектор, он у тебя всегда ломается. Машина сложная, с ней надо аккуратно.

– Садись, тебе говорят.

– Но…

– Пусть эта хреновина хоть десять раз ломается. Я не могу пользоваться услугами человека, заявившего, что он не желает у меня работать.

– Слушай, чего ты там лепишь? Я же совсем не отказывался от работы – это ты вдруг чего-то взвелся и уволил меня, не понимаю даже за что.

– Ты, Дюк, все-таки сядь, – терпеливо повторил Харшоу, – и позволь мне, пожалуйста, сделать попытку спасти твою жизнь, а если не желаешь садиться – мотай отсюда как можно скорее. Вещи не собирай, я их тебе потом пришлю. Сейчас на это просто нет времени – того и гляди, с жизнью распрощаешься.

– Ни хрена я что-то не понимаю.

– А тут и понимать нечего. Не будем, Дюк, спорить, ты ли уволился, я ли тебя уволил, это не имеет никакого значения. В тот момент, когда ты объявил, что не станешь есть за моим столом, всякие деловые отношения между нами закончились. Однако мне будет очень неприятно, если ты будешь убит на моей территории. Поэтому сядь, и я постараюсь что-нибудь с этим сделать.

Вконец ошарашенный Дюк разинул рот, потом закрыл его и неуверенно присел.

– Ты стал братом Майка по воде?

– Чего? Еще чего. Слышал я, как про это чесали языками; по моему мнению – чушь собачья.