– Мне удалось уговорить их выделить ваше дело в отдельное производство, не рассматривать его одновременно с делом миссис Дункан. Нам это может быть на руку. Как я полагаю, в первоначальные планы не входил ваш арест; вас схватили лишь потому, что вы оказались рядом с ней… с миссис Дункан. Несмотря на это, – скороговоркой продолжил он, – вы находитесь в опасности, не могу это скрывать. Сейчас деревенские жители настроены не в вашу пользу. Что стало причиной, по которой вы вообще взяли в руки этого младенца? – спросил он с жаром, необычным для него.
Я было собралась ответить, но Нед нетерпеливо махнул рукой.
– Что ж делать, теперь уже все равно. Мы должны попытаться упирать на то, что вы англичанка и поэтому ничего не знали: говорим именно о неведении, а не о том, что вы чужестранка. Тянем столько, сколько получится. Время работает на нас. Самые ужасные подобные суды вершат в обстановке истерии, когда значение доказательств приносят в жертву жажде крови.
Жажда крови. Исчерпывающее определение эмоции, которую я наблюдала на лицах тех, кто глазел на меня на площади. Время от времени я видела лица, отражавшие сочувствие и сомнение, но редкий человек может противопоставить себя толпе, а в Крэйнсмуире имелся очевидный дефицит подобных характеров, лучше сказать, полное их отсутствие. Впрочем, нет, поправилась я. Есть один: тщедушный маленький законник из Эдинбурга, крепкий, как старый башмак, на который он был так похож.
– Чем дольше мы сможем тянуть, – объяснял мистер Гоуэн, – тем меньше вероятность непродуманных действий. Итак, – в заключение сказал он, опустив руки на колени, – ваше дело – молчать. Завтра буду говорить я, и, с божьей помощью, мы одержим победу.
– Довольно логично, – изобразив слабую улыбку, согласилась я.
Из-за двери в парадные покои гостиницы раздались громкие голоса; я покосилась на дверь, и мистер Гоуэн, заметивший мой взгляд, кивнул.
– Да, я совсем скоро покину вас, но я договорился, что вы проведете ночь здесь.
Он критически осмотрел комнату, в которой мы находились. Маленькая кладовка, которую использовали для хранения ненужного гостиничного хлама и запасов, была холодная и мрачная, но тем не менее это было куда лучше, чем в яме для воров.
Дверь отворилась, в проеме появился силуэт хозяина гостиницы, всматривавшегося в темноту поверх тусклого пламени свечи. Мистер Гоуэн поднялся, но я схватила его за рукав. Мне было необходимо узнать одну вещь.
– Мистер Гоуэн, вас ко мне прислал Колум?
Он чуть замешкался, но ответил: как профессионал он был безукоризненно честен.
– Нет, – просто сказал он, и по его морщинистому лицу скользнула тень смущения. – Я явился… по собственной воле.
Он водрузил на голову шляпу и пропал среди огней и суеты гостиницы, пожелав мне на прощание доброй ночи.
Оказалось, в кладовке мне кое-что оставили: небольшой кувшин вина и краюха хлеба (в этот раз чистая) были на большой бочке, а рядом прямо на земле лежало сложенное старое одеяло.
Я завернулась в одеяло и присела на один из бочонков поменьше, чтобы поесть; в процессе поглощения своего скудного ужина я занималась размышлениями.
Итак, Колум защитника не отправлял. Вместе с тем известно ли ему, что мистер Гоуэн намерен прибыть на суд? Возможно, Колум запретил всем обитателям замка спускаться в деревню: в ходе охоты на ведьм могли схватить любого. Я кожей чувствовала волны истерического страха, затопившие деревню, почти слышала, как они бьются о стены моего ветхого убежища.
От раздумий меня отвлек шум, раздавшийся из пивной, расположенной неподалеку. Возможно, там находится стражник обреченного на смерть и кто-то еще. Но на пороге смерти следует быть признательным даже за один дополнительный час жизни. Я завернулась в одеяло с головой, чтобы не слышать голоса из гостиницы, и из последних сил попыталась испытывать только признательность.
Вскоре после рассвета, после мучительной бессонной ночи меня вывели из моей каморки обратно на площадь, где еще целый час пришлось ждать судей.
Худой и толстый, отведавшие сытный завтрак, взялись за дело без промедления. Джефф обратился к Джону Макри, как и раньше, стоявшему за обвиняемыми:
– Мы пришли к выводу, что не можем определить вину лишь на основании свидетельских показаний.
Толпа взревела от гнева: у нее имелись собственные способы определения вины. Впрочем, Матт мигом призвал протестующих к порядку: пронзил собравшихся таким взглядом, что на кричавших молодых батраков в первых рядах он подействовал как ведро холодной воды на лающих собак. После этого Матт повернул свое тощее лицо к стражу и приказал:
– Прошу отвести обвиняемых к берегу озера.
На этот раз обрадованный гул толпы навел меня на самые грустные мысли. Джон Макри взял меня одной рукой, Гейлис – другой и повел нас к берегу. При этом обнаружилось множество желающих ему помочь. Какой-то придурок словно безумный выстукивал на барабане дробь. Меня злобно хватали за подол, щипали и пинали. Затем, сопровождаемый барабанным боем, раздался хор; слова я не могла разобрать за бесчисленными криками, которые мне тем более не хотелось разбирать.