Чужестранка

И люди были такие же: смуглые, быстрые, говорливые, шумные и приветливые. Заслышав, что мы приближаемся, в окно одного фургона выглянула женщина. Цыганка посмотрела на нас, что-то крикнула, и поляна под деревьями немедленно ожила – отовсюду на нас уставились улыбающиеся смуглые лица.

– Дайте-ка мне ваш кошелек для надежности, – пробурчал Мурта, хмуро следивший за молодым человеком, который шел к нам, будто не замечая, что его пеструю рубаху поливает дождь. – И не поворачивайтесь спиной ни к кому.

Я забеспокоилась, но цыгане вместе с радостными приветственными криками пригласили с ними отужинать. По поляне плыл изумительный запах, вероятнее всего, тушеного мяса, и я с удовольствием приняла приглашение, хотя Мурта и продолжал недовольно бурчать, что еще неизвестно, чьим мясом нас собираются потчевать.

Цыгане с трудом, но говорили по-английски и почти совсем не понимали гэльский; по большей части мы объяснялись с ними жестами и обрывками какого-то жаргона, вероятно, вывезенного из Франции. В фургоне, где мы сидели, было тепло и уютно. Мужчины, женщины и дети устроились кто где и ели сочное мясо из мисок, заедая хлебом. Это оказалась самая вкусная еда из всего, что нам приходилось пробовать за последние недели, в результате я так обожралась, что еле могла вдохнуть при пении, однако отважно подпевала Мурте в наиболее важных местах, предоставив ему вести.

Наш номер встретили бурными овациями и исполнили песню в ответ: под аккомпанемент ветхой скрипки молодой цыган спел что-то крайне жалобное. Его пение и игра сопровождались ритмичными ударами в бубен, по которому крайне серьезно била девочка лет восьми.

Во время расспросов в деревнях и тавернах Мурта действовал чрезвычайно осторожно, но к цыганам обратился вполне открыто. Я ужасно удивилась, но он прямо объяснил им, кого мы разыскиваем: высокого мужчину с волосами, как пламя, и глазами синими, как небо. Цыгане, сидевшие на поляне, переглянулись и отрицательно покачали головами, мол, нет, они его не видели… Однако вожак, тот самый молодой человек в яркой рубахе, что подошел к нам первым, жестами объяснил, что, если им доведется встретить того, кто нам нужен, он пришлет гонца.

Я с улыбкой поклонилась, а Мурта такой же пантомимой в ответ пообещал заплатить за оказанную услугу. Цыгане одобрительно заулыбались и довольно алчно на нас уставились, поэтому, когда Мурта заявил, что мы не можем остаться в таборе на ночь, поскольку нам нужно двигаться дальше, только порадовалась. Он вынул из споррана несколько монет, показав при этом, что денег – лишь маленькая пригоршня. Раздав монеты и всеми силами выразив благодарность за прием, мы отправились восвояси. Нас провожали прощальные слова, пожелания доброго пути и благодарности – по крайней мере, мне так показалось. Впрочем, с такой же вероятностью это могли быть обещания догнать нас и перерезать горло: Мурта вел себя так, как будто подозревал что-то в этом роде.

Две мили до перекрестка мы преодолели галопом, затем свернули в кусты и по большой дуге опять выбрались на большую дорогу. Мурта посмотрел туда-сюда: в обе стороны мокрая сумрачная дорога была пуста.

– Вы правда полагаете, что они за нами погнались? – поинтересовалась у него я.

– Не знаю, но раз уж их не меньше десятка, а нас всего двое, я счел, что лучше уж поступить так, будто они отправились в погоню.

Сказанное показалось мне совершенно разумным, и я без долгих разговоров отправилась за Муртой. Осуществив еще парочку хитроумных маневров, мы попали в Россмур, где и переночевали в амбаре.

На следующий день выпал снег. Сухой и редкий, чуть припорошивший мерзлую землю, как мука на мельничном полу, он поселил в моей душе беспокойство. Так тяжко было думать о Джейми, в одиночку скрывающемся в зарослях вереска, вынужденного переживать холод в одной рубашке и пледе, которые оказались на нем, когда их с Айеном схватил патруль.

Спустя два дня появился гонец.

Над горизонтом еще виднелось солнце, но в скалистых ущельях уже поселилась ночь. Под голыми деревьями было настолько темно, что тропа почти не просматривалась. Из страха потерять гонца в сумерках, я шла к нему так близко, что несколько раз наступила на длинный подол плаща, почти волочившийся по земле. Наконец мой проводник, что-то раздраженно приговаривая, повернулся, выставил меня вперед, положил мне на плечо тяжелую руку и так стал направлять мой путь.

Помнится, мы шли очень долго. Я потеряла счет бесконечным поворотам среди валунов и бурелома. Шла и надеялась лишь на то, что Мурта прячется где-то неподалеку, следует за нами хотя бы в пределах слышимости. Цыган средних лет, пришедший за мой в таверну, не знал по-английски ни слова: он категорически отказался взять с собой кого-то, кроме меня, выразительно ткнув пальцем сперва в Мурту, а затем в землю, показывая, что Мурта должен остаться.