Чужестранка

Рэндолл непроизвольно рванулся ко мне, но сделал это с недостаточной скоростью, и я успела сказать все, что желала.

Со скрипом повернулась на петлях узкая дверь в конце коридора. Я ожидала увидеть тьму, но меня ослепило сияние дневного снега. Меня с силой вытолкнули в сугроб, и дверь позади с грохотом затворилась.

Я лежала во рву на заднем дворе тюрьмы. Снег скрывал груды чего-то – вероятно, мусора. Под собой я ощущала что-то твердое. Дрова? Косая тюремная стена надо мной была испещрена какими-то линиями – видимо, от жидких нечистот, что выливали наружу через расположенное выше в стене отверстие с подъемной дверью. Должно быть, за стеной расположена кухня.

Я с усилием приподнялась и увидела перед собой пару широко раскрытых голубых глаз. И лицо – почти такого же цвета, как глаза, холодное и твердое, как дерево, за которое я его случайно приняла. Запинаясь на каждом шагу, я в ужасе прижалась к стене тюрьмы.

Опустив голову, я твердила себе: ты не упадешь в обморок, на своем веку видела много мертвецов, нет, ты не упадешь в обморок… О боже, у него такие же синие глаза, как… Ты не упадешь в обморок, черт возьми!

Дыхание наконец выровнялось, пульс тоже. Страх пропал, и я принудила себя приблизиться к мертвецу. Не знаю, что меня побудило это сделать – жалость, любопытство или шок. Но потрясение от неожиданности прошло, и я уже не видела в покойнике ничего страшного.

Да его обычно и не бывает. Неважно, ужасной или безобразной была собственно смерть человека, нас страшат лишь муки страдающей души; едва душа отлетает, остается только предмет, не более того.

Голубоглазый незнакомец умер на виселице. Во рву он лежал не в одиночестве. Конечно, я не собиралась разрывать сугробы, но теперь мне было понятно, что спрятано под белым покрывалом, и я различала очертания тел, смягченные снежной пеленой. Во дворе лежало не меньше десятка тел, которые ожидали либо оттепели, во время которой легче будет копать землю, либо зверей из ближайшего леса, которые станут их могильщиками.

От этой мысли я смогла выйти из ступора. Было некогда предаваться грусти из-за увиденного – в противном случае в небо из этого рва уставится еще одна пара неживых голубых глаз.

Следовало отыскать Мурту и Руперта. Возможно, удастся пройти через ту же дверь, из которой вытолкнули меня. Она была слабо укреплена и не охранялась так, как главные ворота и другие входы в тюрьму. Но мне требовалась помощь, и срочно.

Я посмотрела вдаль. Солнце низко опустилось и проглядывало сквозь дымку, нависшую над самыми верхушками деревьев. Воздух, казалось, отяжелел от сырости. Было похоже, что к ночи начнется снегопад: на восточном краю небосвода облака сгущались. Сумерки настанут не позже чем через час.

Я пошла по дну рва – мне не хотелось, пока можно было этого не делать, лезть наверх по крутому склону. Вскоре ров поворачивал и затем спускался к реке; вероятно, вместе с талым снегом в реку из тюрьмы уносило отбросы и нечистоты. Я добралась почти до поворота высокой стены, когда позади себя услышала еле заметный звук. Я обернулась. В ров упал камень, который на обрыве задел лапой крупный серый волк.

С точки зрения волка, я, вероятно, была неплохой заменой доступной добыче, которая лежала рядом под снегом. Конечно, меня было сложнее поймать, потому что я двигалась и могла сопротивляться, но, впрочем, я двигалась медленно и неловко. Зато я не закоченела так, что о меня можно обломать зубы, – свежее мясо с теплой кровью. На месте волка я бы долго не думала. Вероятно, он тоже так решил.

Когда я служила в Пемброкском госпитале, там лежал один американец по имени Чарли Маршалл, славный малый, общительный, как все янки, и к тому же очень увлеченный своим хобби – разведением собак (он служил сержантом в корпусе К-9, кинологом). Вместе с двумя своими собаками он наткнулся на противопехотную мину возле деревушки вблизи Арля. Он очень горевал о своих собаках, и когда я в нечастые часы досуга присаживалась у его кровати, чтобы поболтать, рассказывал о них разные истории. Между делом он научил меня, как следует, а как не следует вести себя при нападении собаки. Сейчас же мне пришло в голову, что ужасная тварь, которая подбирается ко мне, по своей природе не слишком отличается от пса.

– Эй ты, псина, – громко и уверенно сказала я, уставившись волку в круглый желтый глаз в точном соответствии с указаниями Чарли. – Ты же всего лишь собака, только очень злая, злее всех, кого мне приходилось встречать, – медленно приговаривала я, шаг за шагом отступая к стене.