Чужестранка

Дальнейшие события нелегко описать словами: некоторые события повторялись неоднократно, и все повторы смешались у меня в памяти. Казалось, горячие руки Джейми смыкались на моем горле только один раз, но этот единственный раз превратился в вечность. В действительности все повторялось десятки раз; я высвобождалась из его хватки, ускользала, отбрасывала его от себя – и затем вновь начиналось хаотичное топтание вокруг перевернутой мебели.

Угли, вывалившиеся из жаровни, вскоре погасли; комната окунулась в кромешную темноту, превратилась в наполненный демонами ад. В последних отблесках света я увидела Джейми: весь в крови, с поднятыми дыбом волосами, он стоял у стены, из спутанных волос на животе торчал пенис, а на мертвенно-белом лице синим огнем горели глаза. Викинг-берсерк, похожий на дьяволов с севера, спрыгивавших со своих кораблей-драккаров на туманные берега древней Шотландии, чтобы убивать, грабить и жечь. Мужчин, которые убивали до тех пор, пока им хватало сил, а когда силы начинали иссякать, они хватали женщин и вливали в их утробу свое горячее семя.

Маленькая ладанка не светила, но в мои легкие проникло ядовитое дыхание опия. Угли погасли, перед моими глазами мелькали разноцветные огни, плывшие куда-то в сторону.

Шевелиться становилось все тяжелее; мне казалось, что я бреду по пояс в воде, а за мной гонится чудовищная рыба. Я высоко поднимала колени, но бежала медленно, и мне в лицо плескала вода.

Я стряхнула с себя дурман и поняла, что лицо и руки у меня действительно мокрые. И это были не слезы, а кровь и пот ужасного создания, с которым я боролась в темноте.

Пот. Мне нужно было что-то вспомнить о поте, но я не могла. В мое предплечье вцепилась рука, я вырвалась, но на коже осталось ощущение чего-то влажного.

Демон прижал меня к стене; затылком я чувствовала твердый камень, под пальцами – тоже, и твердое тело давило на меня спереди, костистое колено втиснулось между моими коленями… снова каменная твердь… и, наконец, мягкость среди твердости, славная прохлада среди жара, огромное облегчение скорби…

Сплетенные воедино, мы рухнули на пол и запутались в складках ковра, до этого висевшего на окне. Наши тела овевал холодный воздух, и туман безумия стал постепенно рассеиваться.

Мы наткнулись на какой-то предмет мебели и остановились. Руки Джейми больно вцепились в мою грудь. На лицо мне падали капли – то ли слезы, то ли пот, непонятно; я открыла глаза, чтобы посмотреть в лицо Джейми: в свете луны оно казалось совершенно белым, с неподвижными расфокусированными глазами. Неожиданно он расслабил руки. Одним пальцем провел по груди до соска, потом еще и еще… И рука с мягкими как у младенца пальцами, расставленными словно лучи морской звезды, обхватила грудь.

– М-мама? – сказал он, и у меня волосы встали дыбом от этого высокого, чистого голоса маленького мальчика. – Мама?

Холодный воздух овевал нас, унося дурманящий дым и смешивая его со снежными хлопьями за окном. Я приложила ладонь к холодной щеке Джейми.

– Джейми, любимый, – прошептала я. – Иди ко мне, положи сюда голову, милый.

Маска дрогнула и исчезла; я прижала к себе крупное тело, и нас обоих сотрясли его рыдания.

К счастью, утром нас нашел невозмутимый брат Уильям. Я с трудом проснулась от звука открывающейся двери и окончательно очнулась, лишь услышав сказанное с легким йоркширским акцентом: «Доброго вам утречка».

Джейми лежал на мне всем своим весом. Медные кудри разметались по моей груди, словно лепестки китайской хризантемы. Щека, прижавшаяся к моему животу, казалась теплой и чуть влажной от пота, но спина и руки были такими же холодными, как мои бедра, открытые холодному зимнему сквозняку.

Через незашторенное окно комната была прекрасно освещена дневным светом, подчеркивавшим царивший впечатляющий разгром. Пол был усыпан осколками разбитой посуды, валявшимися вокруг опрокинутой мебели, а большие парные шандалы были брошены на гору смятых простыней и одеял, словно бревна.

Брат Уильям замер у порога с тазом и кувшином в руках. Он крайне деликатно уставился на левую бровь Джейми и спросил:

– Как вы себя чувствуете этим утром?

Вслед за вопросом повисло длительное молчание; Джейми продолжал лежать неподвижно, прикрывая меня собственным телом. В конце концов, тоном аристократа, имеющего право на некоторую грубость, он ответил:

– Я проголодался.

– Замечательно! – радостно воскликнул брат Уильям, продолжая изучать бровь Джейми. – Я отправлюсь к брату Жозефу и обрадую его.

И дверь неслышно за ним затворилась.

– Благодарю, что ты оставался неподвижен, – сказала я. – Я бы не желала стать для брата Уильяма источником греховных помыслов.

Темно-голубые глаза посмотрели прямо мне в лицо.

– Это верно, – серьезно ответил Джейми. – Моя задница в ее существующем виде вряд ли побудит кого-то нарушить заповеди. Что же до твоей…

Он замолчал и покашлял.

– Так что насчет моей? – не вытерпела я.

Он склонился к моему плечу и поцеловал его.

– Твоя сбила бы с пути истинного даже епископа.