Чужие

Не знаю, что сильнее ударяет «током» — его хрипловатый голос, говорящий на берлинском наречии, или та спокойная готовность, с какой он ей отвечает, будто ждал вопроса.

— Дадите коротенькое интервью? Только придется в масках. Вас как зовут?

— Нет, извините, некогда, — зачем-то встреваю я, глядя на него.

Понятия не имею, почему я против.

Он, кажется, недоволен. Серые глаза едва заметно сужаются, сжимаются губы, а на лоб наползает морщинка. А я… не знаю, как сейчас все это назвать, но глаза его, рот, морщинка, недовольство это словно арканом цепляют меня за шкиряк.

Я попала. Мне нравится. Я пока не ощущаю изведанного уже с ним возбуждения, но с ним, оказывается, и без этого может быть интересно.

Репортер не настойчива:

— Тогда флаер телеканала возьмете?..

Беру, боковым зрением констатирую факт их удаления, затем возвращаюсь взглядом к нему. Мне интересно, и я решаю, что не буду пока прогонять это чувство. И — в очередной раз — не буду прогонять его.

Еще мне, кажется, нравится разглядывать его. До сих пор я не решила для себя, действительно ли он хорош собой, потому что не задумывалась — а теперь поздно. Да-да, поздно, как и для всего остального — встречи, знакомства, заинтересованности, сначала робкой, затем настойчивой. Ухаживаний.

За этим он меня сегодня позвал? Мы через все это перепрыгнули. Кажется, все это — то, от чего так напрягаются мужчины. То, что им не нужно. Ему решать, жалеет он об этом или нет, а я, похоже, уже сделала свой выбор на сегодня. Так вышло, что ему в очередной раз удалось разбудить меня и вот теперь, в этой непохожей ни на что ситуации я бодрствую, как никогда.

В его глазах читаю не понимание всего происходящего — нет, это было бы слишком — но просто это: он улавливает все, сам себе не отдавая в том отчета.

— Пошли отойдем, — вроде как хочет он тронуть меня за плечо, но не трогает.

Ощущаю эту дистанцию, которую он выдерживает со мной сейчас, будто выгадывает, когда ко мне можно будет приблизиться вплотную. Прикоснуться.

Испытываю внезапное желание ввести его в замешательство, удивить, даже разозлить чем-нибудь, как только что. Догадки о том, каков он в гневе, меня только раззадоривают.

Мы свернули с Ку‘Дамма и идем теперь мимо Гей-Музея.

Ветерок и тут треплет наши волосы. Cеровато для первого свидания, но тут не так шумно и почти не толкаются. Да и свидание не первое. Парковать нас в каком-нибудь из баров он, как видно, не думал?

Он идет рядом со мной, не зная, как я полагаю, куда мы направляемся — иначе на кой ляд переться на Алекс? Когда его тут чуть не снес Миха, он тоже туда бежал.

Я оказываюсь неправа. Полностью ушла в ощущения и рассуждения — не сразу догоняю, что мы стоим на входе куда-то, и я показываю кому-то 2G, даже не зная, куда вхожу.

Он привел меня в Endlos. Бесконечный. Эндлос. Похоже, не я одна заметила весь этот прикол с бесконечностью. Хотя Эндлос был здесь, кажется, задолго до Плюшки.

Обычный берлинский бар, про какие говорят: мило, уютно и много картинок на стенах, пиво недорогое, а бармены веселые, радушные, нагловатые и совсем чуток хамят.

По-видимому, воскресенье после обеда — время нестандартное: нам достается один из свободных столиков, расставленных теперь друг от друга на «пионерском» расстоянии. Подходят к нам не сразу, будто дают время разложиться — как внешне, так и внутренне.

Усаживаемся и разглядываем друг друга — он меня — исподлобья, я его — слегка склонив набок голову.

— А… — начинаю.

— Рик, — ворчит он.

Похоже, все еще злится, что не дала ему представиться только что. Или раньше. Или вообще, что посмела принять за него решение, отшив репортера на Плюшке.

Подавляю в себе желание прыснуть со смеху: он смотрит на меня угрюмо, почти опасливо. Мне тут же становится его немного жалко, я улыбаюсь и киваю. При этом произношу тихонько, даже бережно:

— Рик. Ри-ик.

Теперь у «моего» незнакомца есть имя. Мне не жаль рассеять туман загадочной неизвестности — разве не за этим я приехала?

«Рик» звучит почти, как «рык». Что ж, подходит.

Замечаю в его взгляде недоверие. Он разглядывает меня, будто ждет подвоха или отрицательной реакции.

Догадываюсь:

— Рик — твое настоящее имя?

Форменно вижу, как он ощетинивается. А, впрочем, ладно — мы не в полиции и не в банке. Спешу успокоить:

— Мне нравится.

Он расслабляется, смотрит на меня выжидающе. Я что-то забыла? Ах, да…

— Катарина.

— Катарина… — мгновенно произносит он вслед за мной своим хрипловатым голосом. Безэмоционально вроде, но что-то в этом есть.

— Кати.

— Кати.

Подавать руку при знакомстве нынче не комильфо. Видимо, я тоже отвыкла и момент для этого упущен.

Что ж, тогда сунуть ему под нос кулачок, чтобы «кулачками» вместе стукнуться? Еще сильнее закусываю губы — подавить, затолкнуть обратно взбудораженный смех: ничего, что мы с ним… эм-м-м… уже сталкивались… другими частями тела?.. Да чтоб тебя…

— Будем знакомы.

— Будем.

В наш канон вливается вопрос о том, что мы будем пить — это подошел один из таких веселых, радушно-хамоватых барменов или подхват его.