Чужие

И что тебе надо?..

«Что мне надо, что мне надо» — это мне и надо. И я хочу, чтобы этот кайф не кончался.

Я оказалась слабее этого желания, пожертвовав ему свой вечер в пене и в клубнике. Вместо своей уютной ванны с велнес-гаджетами дала затащить себя в его прокуренную хату, в извечно смятую постель. В ней предложила себя, дрожа, как в первый раз, хоть уже и далеко не в первый. Отдала себя — и куда-то делись ртутные шарики, а депрессивные воспоминания стерлись — их вмяли в пространство, только что размяв меня.

Затем — мы только что благополучно взорвали его кровать, вернее, его складной матрац — отлеживаемся. Замечаю, что сегодня у него даже простыни нет — на чем это мы только что?..

Холодно, твою ж мать, зима на носу. А у него, кажется, отопление не работает. Отрубили за неуплату? Я тянусь накрыться чем-нибудь — нечем. Неужели «в стирке» все? Да нет, где ему стирать, ухмыляюсь, а он замечает и спрашивает только:

— Че?..

Перебрасываю ухмылку к нему, встречаюсь с его глазами — и обмираю.

У меня захватывает дух, кровь стынет в жилах, слова застревают в горле. Сама я застываю и дело тут не в том, что холодно.

За окном пред-сумерки, столь короткие в это время года. В предсумеречном недо-свете я вижу его лицо на фоне стылых кулуаров этого жилища. Только что я совокуплялась с ним так жарко, что чуть-чуть от жары этой хватило и на «после». Сейчас я четко ощущаю: «после» только что кончилось.

Теперь лежу, съежившись в его руках, которыми он пытается согреть меня, ведь чувствует — я мерзну.

И вот отсюда-то, с этой самой ближней ближины я вижу то, что Рози, мышь этакая, увидела, пронюхала, почуяла с двух его слов: заброшен. Как и хата эта. Херово. Все херово у него.

Я могла бы сейчас по-дурацки ответить вопросом на его вопрос, спросить, а «все ли у него в порядке». Только к чему? И без того видно, что нет.

Мой взгляд пробыл на его лице заметно дольше, чем было нужно, и теперь я тихо и просто спрашиваю:

— Рик, ты когда съезжаешь?

— Я не заезжал.

— Да ну! — будто бы не верю. — Жил тут без спроса?

— Типа.

— Ключ как достал?

— Сам сделал от другого.

Перевожу дух, потому что от этих расспросов и его ответов у меня участилось дыхание.

— Ясно, — говорю как можно спокойнее.

Степ-план. Рука помощи. Неравнодушие.

Вспоминая Рози, ухмыляюсь только. Я сама знаю, что мне делать.

— Давай съедемся? В моей. Мне квартира великовата.

Я правда только что это сказала.

Рик не говорит ни слова.

Мы что же — так никогда и не начнем общаться по-человечески, а только взглядами, движениями, вздохами? Ладно, у меня внутренний анализ моих собственных решений не поспевает за этими самыми решениями, а он-то чего ничего не говорит?..

Блин, к тому же холодно. Это я поэтому его к себе решила перетащить? На своей шкуре почувствовала, каково это, ощутила холод бесприютности?

На самом деле черт его знает, как он воспримет — а вдруг он вообще-то ценил собственную независимость. Так я ж — тоже.

Вариант еще один: оскорбится. Давеча, вон, выговаривал, мол, в состоянии и в ресторан сводить, если что. Неважно, если на самом деле не в состоянии, а в ресторан сводить может только, чтобы… не обедать там, в общем.

Или же: ему тупо не на что со мной съезжаться, поэтому жить он будет фактически у меня на шее — возможно, это тоже преграда.

Короче, я не настаиваю и терпеливо мерзну у него в руках, пока, наконец, не получаю его фид-бэк.

Какая бы там из моих догадок ни оказалась верной — похоже, его пробирает мое спонтанное предложение съехаться: он вжимает мое лицо к себе в грудь, а на своей макушке я чувствую тепло его сопения и рой поцелуев-бабочек у себя на волосах. Мне моментально становится теплее, пусть только в районе этой самой макушки и немножко — лица у него на груди.

Это «да», по ходу? И я только что сама его спросила?.. Ничего себе.

***

Хату на Котти мы покинули без лишней сентиментальности. Правда, перед уходом он замкнул ее своим ключом, который затем бросил в почтовый ящик.

— Как ты там оказался-то? — спрашиваю тихо, когда поздним вечером едем домой на восьмерке.

— Я ж тебе говорил.

Он массирует мой затылок и шею. Мне, вообще-то, больно, но и кайфово от массажа и также, кажется, немножко от новизны ситуации.

— Говорил, но почему именно эта квартира?

— А тебе не похер?

Если было до этого, то теперь уже точно не все равно.

— А вдруг я невольно стала сообщницей криминала? Теперь не знаю даже, от чего отбрехиваться.

— Хочешь, чтоб я научил тебя брехать?

Мне необъяснимым образом становится тепло от его слов, что и даю ему понять, покусываясь в ответ:

— Я могу тебя научить, если захочешь.

— Ладно, — пожимает он плечами. — Это моя квартира. Бывшая. И бывшей.