Чужие

— Я — тоже, — неожиданно сообщает мне он и обтанцовывает языком мой язык. Их ведь тоже согреть нужно.

Наши тела поднимают ватерлинию с пенными айсбергами на поверхности. Я прижимаюсь к нему, чтобы не торчать из воды и не мерзнуть.

Двигаемся ритмично и синхронно, как в олимпийской дисциплине. Кормим друг друга пиццей — изо рта в рот. Поочередно отгрызая большой кусок, подаем другому, позволяем отгрызть, по кусочку передаем друг другу ананасы.

Мне кажется, это первый раз: я впервые занимаюсь сексом в ванне. Мне плевать, правда ли это — если я не помню тех разов, что были раньше, значит, они не в счет и значит, правда. С пиццей и анансами— точно. Запрокидываю назад голову, откидываюсь всем телом, чтобы теперь стонать, стонать почти беспрерывно…

— М-м-м… не поперхнись, — ворчит он, а сам ловит ртом мои соски, мокрые, все в мыльной пене. Понятия не имею, вкусно ли. Ему вкусно, кажется.

Обоюдный оргазм получается таким бурным, что и вода вокруг нас должна бы взбурлить, подняться мыльными фонтанами.

К счастью, остывает ванна не скоро, и нам удается еще немного поплескаться.

— Че, наелась? — слышу над ухом негромкий, почти вкрадчивый голос.

Кажется, я даже отъехала на минутку.

— Доедай, — сонно разрешаю ему — он же имеет в виду пиццу?

— Тебе бы она впрок пошла, — замечает Рик, проводя пальцами по моим ребрам.

Худышкой считает? Его ладони, как по команде, смыкаются вокруг моих сисек, оглаживают округлости попы, будто отвечают на вопрос, не успевший даже сформироваться — может, худышка, но всё, что надо, на месте. И какое надо.

А я окончательно просыпаюсь и заявляю, встрепенувшись:

— Не, ниче не наелась, у меня же еще десерт!

— О-о-ой, — предостерегающе тянет он, когда я возвращаюсь с семейной пачкой клубничного, — нарываешься, бэби…

— Если б я была «бэби», не смогла б съесть столько, сколько съем сейчас, — цепляю его в ответ и сажусь обратно к нему в теплый, мыльный водоем.

Сунув ему вместо приглашения ложечку, погружаю свою поглубже в холодное розовое, успевшее подмерзнуть до вязкости, а потом, не дожидаясь, пока он последует моему примеру, жадно сую ее себе в рот, высунув язык и закатив глаза. Вот теперь-то я в раю. Вот теперь-то.

Вода все же остывает быстрее, чем тает мороженое.

Предварительно отерев с меня в кровати пену, Рик пытается испачкать меня, жертвуя порции со своей ложечки. Украшает своим мороженым мои соски и пупок, а я лопаю свое, не давая сбить себя с курса.

— Че продукты портишь? — ухмыляюсь, подставляясь ему. — Или вкуснее на мне? Ой-й… — когда у меня и между ног холодит.

Он вылизывает меня под мои стоны и под мое яростно-нежное взъерошивание его волос. Между горячих опухлостей моих половых губок, подслащенных подтаявшим клубничным, дарю ему мой оргазм. Именно ему, не себе. Мне почему-то кажется, что он не меньше моего его хотел. Он догоняется своим членом у меня во рту, а я заедаю его остатками мороженого. Пачка оказывается как раз такой, как нужно.

Упаковываюсь в одеяло, а там меня уже ждет его горячее тело.

Если когда-то что-то такое и было со мной, то я забыла напрочь. А к этому, новому, соображаю, надо бы не так шибко привыкать, а то, как знать, надолго ли он здесь.

А, один черт — привыкла, кажется…

«Пса завела себе? Домашнего? Или он сам завелся, как все волки? Разрешил поселить себя в доме, покормить, удовлетворить и спать уложить, но сам при этом одним глазом неустанно в лес смотрит?..»

Он будто читает мои мысли — или они у меня на затылке написаны, в который он утыкается носом. Не знаю. Но в тишине квартиры слышу и чувствую, как он произносит: — М-да-а… — и тихонько прыскает со смеху.

Я не требую пояснений — напротив, включаюсь в его усмехания, потому что сейчас, в этот час, в эту ночь, в этой квартире, в этой постели лучше не скажешь.

Не жду, что он намекнет, как сам ко всему этому относится. Вместо этого чувствую спиной и задницей, как он тянет ко мне руки. Хихикая, обхватываю себя его ладонями, а его ладони — своими.

— Доверяешь? — спрашивает он мой затылок.

— Доверяю.

— Хорошо? — держит он ладони там, где ему велено.

— Неплохо. Жаль только, что велнес-вечер накрылся.

Он даже не переспрашивает, что за велнес-вечер — просто справляется участливо:

— Ниче?

Это напоминает мне, как на нашем первом типа-рандеву он, не спрашивая, что за бурда, пил Лилле, словно то был его любимый напиток.

— Переживу. Вон, на мелирование не попаду никак — и то ниче.

— Тоже из-за меня, что ль?

— Хм.

— Как только на меня решилась?

Тихим, абсолютно бодрым, с обычной хрипотцой голосом он дает мне понять, что и ему любопытно кое-что. Вот он разъяснит это, и я, возможно, узнаю то, что интересует меня.

Пожимаю плечами:

— Если я тогда, в первый раз не оттолкнула тебя, пьяного матерщинника…

— Просто ты умная девочка, — рассуждает он. — Сразу поняла, что этот пьяный матерщинник может тебе дать. И сколько раз за раз.

— Хм-м-хм-м-м.

Не собираюсь поддакивать ему или расхваливать, но воспоминание охватывает сладким вихрем — так и толкает сказать, сколько раз.