Чужие

Твою мать, вот это расклад. Дальше он было ничего не рассказывает. Вместо следующего наводящего вопроса показываю ему свои слегка приподнятые брови и прищуренные глаза — я не собираюсь вытягивать из него по словечку и подгадывать удобный момент для расспросов тоже не намерена. Это даже хорошо, что нам еще долго ехать. Разъяснить мне он все разъяснит, что и даю понять ему сейчас. Я ему не клуша, тупо кайфующая в тумане неизвестности, но и не истеричка — пойму, как есть.

— Мне эту квартиру кое-кто оставил. Нам. В наследство. Сообща. С Ритой.

Да ну, думаю, русская? Как-то не вяжется с ним.

— Нам досталась. Мы с ней, когда фирму открыли, бабла кругом не хватало. Хату отремонтировали, — ничего себе, думаю, а до этого она какой была, — на фирму ее записали. Под офис типа.

Так это же она, эта Ри-та, и кинула его?

Не буду спрашивать. Молчу. Лучше язык себе отгрызу. Пусть сам рассказывает. Пусть. Блин, а если не расскажет…

Не выдерживаю:

— Че сделал?

Не знаю, что подсказало мне: его не разозлит мое предположение, что запорол он.

— Да ниче не сделал. Накосячил просто.

Так и есть: он не материт ее, как когда-то, а, похоже, признает себя отчасти виноватым — а мне становится тошно.

Он не повысил голоса, не стал углубляться в подробности кидалова, и все же в его голосе послышались нотки — не рычащие, но ворчащие: мол, одна сука подставила под херню, с этим не поспоришь, но он по этому поводу свое отпарился, а нынче уж несолидно.

— Мы оба косячили друг против друга, но мой последний косяк ее сильно обидел. Сильнее обычного. А женщины, если обижаются, кидают похлеще мужиков.

Вылезаем на Винете.

Если обидел, значит…

— Твой «последний косяк»? — переспрашиваю. — Изменил, что ли?

Вместо ответа он достает из боковых карманов куртки по коричневой бутылке, протягивает мне одну:

— Пива хочешь?

Наши шаги мерным топаньем сопровождают глуховатое звучание его голоса.

Значит, изменил. А может, изменял. Постоянно. Ладно, плевать — не мне же.

Без дальнейших пояснений захожу с ним в шпэти и беру у Викиты семейную пачку клубничного, как и планировала. Секунду подумав, добавляю туда еще морозилочную пиццу «гавайи». Викита не наезжает, что сунулись к ней со своим пивом — наоборот, встречает меня еще доброжелательнее обычного. Завсегдатаи не здороваются, а в этот раз тактично помалкивают, заценивают моего сопровождающего и… дают добро: безмолвно отпускают меня с ним.

— Где держал? — интересуюсь у Рика насчет пива, такого ледяного, что я не чувствую пальцев, которыми держу бутылку.

— На балконе. На лестничной.

— И как не стырили?

— У меня не тырили. Меня все соседи знали. Я у них — хозяином и завхозом в одном. Был.

Мы входим ко мне. К нам. То есть, я вхожу, а он въезжает, как ни крути.

К нам…

Черт его знает, наверно, рано еще так говорить. По ряду причин я должна была бы ощущать взбудораженность, но он настолько завалил, затопил меня информацией, что я просто слушаю, слышу, откладываю в папку «прочитано», а анализ и эмоциональный разбор оставляю на попозже.

Там несколько любопытных моментов. Во-первых, эта его бывшая Рита. Не хочу размышлять, что там за баба такая должна быть, но правильно ли я его поняла — она «была», а не есть сейчас? Решаю, что если так, то в этом ее главное достоинство. Во-вторых, то, как Рик относится к своей бывшей — понимает ее, не сердится совершенно — это та-ак странно. В-третьих — что это за бизнес у них такой был совместный и в чем конкретно заключалось ее кидалово?..

Но мы теперь дома и все вопросы — эти и другие — также оказываются отложенными в папку «Wiedervorlage». То есть, отложено, но мы к ним еще вернемся. Может быть.

Ночь, темень и грядущие выходные делают свое дело — та прямолинейность, что обычно отпускает нас на людях, вновь завладевает нами, и мы уже не делаем лишних движений, а только нелишние, то есть, необходимые. Лишних слов тоже не говорим.

Рик берет на себя организацию ужина и при этом обнаруживает способность самостоятельно разогреть духовку. Надеюсь, сквозь паутину не пришлось ему пробираться, хотя, уверена, его не остановили бы подобные мелочи.

Я благополучно сплавляю мороженое морозилке и ломлю набирать ванну. Из «нелишних» действий это кажется мне самым нелишним.

Раздеваюсь, пока Рик спрашивает о чем-то из кухни. Он пусть как хочет, а я даже не реагирую на его расспросы. Может, и так допрет.

Допирает: пиццу он вносит прямо в ванную и, увидев меня голой, моментально избавляется от собственной одежды.

— О-о-о… — это я залезла в горячую воду и даже глаза закрываю от мучительного кайфа — наконец-то согреться. Наконец-то. Какой же долгий был день, и какая непредвиденная получилась у него концовка.

— Уже? — спокойно осведомляется Рик, успевший привыкнуть к моим звукоизвержениям во время секса.

Он тоже уже в воде и посадил меня на свой член. Горячая твердость во мне, уже привычная, радостно сообщает моему телу, что жизненные функции от холода не пострадали.

— Не-е, — отвечаю, продолжая свою плавающую езду на нем, — замерзла просто… согреваюсь…