Чужие

Стефан, приехавший прямо из квартиры Мендосов в Аптауне, предполагал обнаружить у Халбургов нечто необычное, но только не тот переполох, который предстал его взгляду. Когда они оказались в коридоре второго этажа, Стефан увидел там мистера Халбурга с одной из старших сестер Эмми. Они стояли перед открытой дверью комнаты и смотрели внутрь на что-то привлекавшее их и одновременно отталкивавшее. Из комнаты послышался удар, потом дребезжание, еще два удара и, наконец, взрыв музыкального девчоночьего смеха.

Мистер Халбург повернулся с выражением ужаса на лице, увидел священника и удивленно моргнул:

— Отец, слава богу, что вы пришли. Мы не знали, что делать, — не хотели выставлять себя полными идиотами, вызвав помощь, ведь когда она придет, выяснится, что в ней и нужды не было. Ну, вы меня понимаете. Но теперь, когда вы приехали, все будет в порядке, и я спокоен.

Стефан осторожно заглянул в комнату. Обычная обстановка спальни девочки десяти-одиннадцати лет — возраста, переходного от детства к юности: с полдюжины плюшевых мишек, большие постеры с последними тинейджерскими идолами (мальчиками, совершенно незнакомыми Стефану), деревянная вешалка для шапочек с экзотической коллекцией головных уборов из секонд-хенда, роликовые коньки, кассетный магнитофон; в открытом футляре лежала флейта. Другая сестра Эмми, в белом свитере, юбке в клетку и гольфах, стояла в нескольких футах от входа, бледная и полупарализованная. Эмми стояла в кровати, облаченная в пижаму, и выглядела еще здоровее, чем в день Рождества. Она обнимала подушку, улыбалась, глядя на то самое удивительное представление — полтергейст в действии, — которое притянуло взгляд ее сестры и вызвало ужас у остального семейства.

Когда в комнату вошел отец Вайкезик, Эмми радостно рассмеялась выходкам двух маленьких плюшевых мишек, танцевавших в воздухе. Их движения были почти такими же точными и выверенными, как у настоящих танцоров.

Но не только мишки обрели магическую жизнь. Роликовые коньки не стояли, замерев в углу, а двигались различными курсами: один миновал ножку кровати и направился к дверям кладовки, потом к окну, другой — к столу, то замедляясь, то ускоряясь. Шапочки на вешалке покачивались. На книжной полке подпрыгивал «Заботливый мишка».

Стефан подошел к изножью кровати, стараясь не задеть роликовые коньки, посмотрел на Эмми, которая все еще стояла на кровати:

— Эмми?

— Друг Толстячка! Привет, отец. Здо́рово, правда?

— Эмми, это ты делаешь? — спросил он, показывая на двигающиеся предметы.

— Я? — Она была искренне удивлена. — Нет. Не я.

Но он отметил, что танцующие в воздухе мишки стали спотыкаться, когда Эмми отвлеклась от них. Не упали на пол, а стали вихлять, разворачиваться, неловко и бессмысленно стукаться друг о друга, перестав совершать выверенные танцевальные па.

Еще он отметил, что происходящее выглядело не так уж безобидно. Керамическая лампа упала на пол и разбилась. Разорвался один из постеров. Треснуло зеркало на туалетном столике.

Проследив за его взглядом, Эмми сказала:

— Сначала было страшненько. Но потом все успокоилось, и теперь это просто… весело. Правда, весело?

Пока она говорила, флейта выплыла из футляра, поднялась вверх, выше, еще выше и остановилась в семи футах над полом и всего в двух-трех футах от висевших в воздухе мишек. Краем глаза девочка заметила, как инструмент устремился вверх, повернулась и посмотрела на флейту, из которой полилась красивая музыка — не случайные ноты, а хорошо исполненная мелодия. Эмми возбужденно подпрыгивала на кровати:

— Это «Песенка Анни»! Я ее играла.

— Ты играешь ее и теперь, — сказал Стефан.

— Нет-нет, — возразила она, продолжая смотреть на флейту. — Год назад руки у меня заболели, пальцы распухли. Я теперь выздоровела, но руки еще недостаточно хороши для игры.

— Но ты играешь не руками, — заметил Стефан.

Смысл его слов дошел до Эмми не сразу.

— Я?

Перестав быть в центре внимания девочки, флейта произвела еще несколько нестройных звуков и смолкла. Она продолжала висеть в воздухе, но теперь хаотично покачивалась и снижалась. Эмми вновь обратила на нее внимание, флейта выровнялась и заиграла.

— Я, — задумчиво сказала девочка. Она посмотрела на сестру, которая стояла, парализованная страхом и удивлением. — Я, — повторила Эмми, потом посмотрела на родителей, стоявших в дверях. — Я!

Стефан понимал, что́ должна чувствовать девочка; горло его сжалось от эмоций — так крепко, что он с трудом сглотнул. Месяц назад она была калекой, не могла самостоятельно одеться, а в будущем ее ждали новые тяготы, боль, смерть. Теперь Эмми исцелилась, поврежденные кости восстановились, но в придачу она обрела этот впечатляющий дар.