Чужие дочери

— Раньше было лето и теплая осень… А сейчас двухчасовая прогулка — гарантированное воспаление легких. Ты такая эгоистка?

— Нет. Но все-таки неловко. Может, ты скажешь, что мы собираемся пожениться?

— Я думал, что мы сделаем праздник для нас двоих — свечи, шампанское и кольцо в честь помолвки с большим изумрудом в цвет твоих глаз… Но если ты настаиваешь…

— Нет, что ты. Делай, как считаешь нужным.

— Вот такую я тебя обожаю: ласковую, послушную, милую Милу…

В тот вечер Мила впервые осталась у Игоря. Первую пару оба проспали, второй у Игоря не было, а Миле не хотелось идти в институт одной, к третьей, устав от ласк, оба уснули. Постепенно Мила все реже появлялась в общежитии, чаще пропускала лекции, являясь на практические занятия и семинары, чтобы избежать конфликтов. В группе ситуация более-менее уладилась — сработала инструкция Игоря, но прежних веселых перерывов, общих побегов с занятий уже не было. С Татьяной Мила тоже помирилась, хотя отношения постепенно сошли на нет, пропали общие темы. У Милы как-то незаметно интерес к учебе и молодой азарт соперничества сменило желание повкуснее накормить Игоря, поуютнее обустроить его комнату, порадовать чистотой и порядком. Рано утром она бежала на рынок за свежими продуктами и потом счастливыми глазами смотрела, как ребята едят ее запеканки. Она легко заменила обеды и ужины в кафе домашними солянками, борщами и котлетами, стирала и крахмалила постельное белье, перекладывая его, как мама, мешочками с сухой лавандой. Она стала активней и изобретательней в постели, вспоминая определение настоящей леди. Экспромт-мальчишники собирались у них все реже, а жизнь все больше стала походить на семейную.

Как-то Коля, осоловевший от обильного ужина, потягивая пиво, сказал:

— Это класс! Вот кому-то счастье привалит… Переезжала бы ты к нам, Людка, совсем… А то как приходящая мамаша. Игорь тебе один все равно предложение не сделает, не надейся, так давай мы вдвоем: будь нашей женой. Слабо?

Игорь встал, аккуратно поставил банку с пивом, сгреб его за свитер, вытащил из-за стола и одним ударом отправил ко входной двери:

— С моей невестой так разговаривать нельзя, усвоил?

— Ты что, свихнулся? Придурок, чуть зуб не выбил. Я же пошутил…

— Спрашиваю, усвоил?

— Усвоил, а ты психопат…

* * *

В воскресенье 10 декабря Игорь разбудил ее рано:

— Просыпайся, солнышко. Надо торопиться…

— Куда? Сегодня воскресенье. На рынок схожу позже… — Мила недовольно потянула на голову одеяло.

— Сегодня сороковой день по Антонине Федоровне. Вчера баба Вера звонила: надо заказать молебен и попасть в церковь на первую молитву, как она там называется, забыл.

Мила ахнула, вскочила, заторопилась, путаясь в рукавах.

— Она сказала, что в церковь женщинам обязательно нужен платок. Но ты же не носишь, так я вчера купил. Считается, что траур, поэтому черный. — Игорь раскинул на руках тонкую кружевную шаль.

…По пустым улицам кружила поземка. В выстывшей церкви почти никого не было. Мила сняла капюшон, расправила шаль. Батюшка у алтаря, одергивая облачение, перебирал какие-то бумажки.

— Нам нужно молебен на сорок дней.

— Панихиду. Молебен за здравие. Сегодня ранняя литургия. Запишите имя усопшего в поминальный синодик.

— А где его взять?

Подошел молодой служка, показал стопку нарезанных листочков. На одних от руки было написано «За здравие», на других — «За упокой». Подвел к двум ящикам, на одном под крестом — «молебные», на другом — «на ремонт храма». Игорь положил в оба по бумажке. Служка восторженно уставился на Милу, потом спохватился, прошептал:

— Еще свечки купите. Вон свечной ящик, — и сам подал ей зажженную тонкую свечу.

У Милы свело пальцы от холода. Игорь взял карандаш, крупно и четко вывел «Жемчужникова Антонина Федоровна» и передал служке.

— Фамилию и отчество не нужно. Господь каждую рабу свою знает по имени, — он протянул листок Миле: — Подайте батюшке своей рукой…

Мила вслушивалась, старалась различить слова, понять, чем они важны для мамы там, после смерти. Гудел бас дьякона:

— Об оставлении согрешений их, простите ему всякое согрешение, во-о-ольное или нево-о-ольное…

Но вступал хор, заглушая дьякона: «Господу помолимся, Господу помолимся, Господу по-о-омо-о-лимся…»

От напряжения разболелась голова. Было очень холодно, и Милу начала бить крупная дрожь, свеча затряслась в руке. Игорь молча забрал ее свечку, поставил вместе со своей в углубление возле иконы и повел ее из церкви.

— Ты совсем закоченела. Сейчас поедем к деду на завтрак. Знакомиться.

— Как? Так рано? И ты меня не предупредил, мне надо голову вымыть и переодеться…

— Нормально. Старик любит «жаворонков», всегда говорит: «Кто рано встает, тому Бог подает». В общежитие заедем: наденешь что-нибудь теплее этой куртки, декабрь все-таки…

— У меня теплее нет. Я, когда холодно, надеваю под куртку свитер.

— Зеленый?

— Да.

Игорь захохотал. Мила обиделась:

— И что смешного в зеленом свитере?

— Абсолютно ничего. Я тебя по свитеру в прошлом году заметил и потом отличал.

— Почему по свитеру? Не поняла…