Чужие грехи

Никогда еще не испытывалъ Владиміръ Аркадьевичъ боле скверныхъ ощущеній, чмъ теперь. Онъ былъ похожъ на звря, пойманнаго въ капканъ и не видящаго средствъ къ спасенію. До него доходили слухи, что его жена ведетъ очень веселую жизнь; онъ слышалъ, что за нею ухаживаетъ нсколько человкъ изъ его круга и, можетъ быть, не безуспшно; онъ раза два видлъ ее въ театр, въ лож, окруженную мужчинами; онъ зналъ, что съ нею устраиваютъ пикники. Каждый разъ при этихъ слухахъ въ немъ закипала злоба, его душило безсильное бшенство. Сплетня о частной жизни людей — это вчная язва тхъ кружковъ и обществъ, гд почти нтъ общественной дятельности, гд общественные интересы очень мало развиты, и потому не мудрено, что похожденія Евгеніи Александровны сдлались быстро сказкой города и о нихъ ходили самые преувеличенные слухи, доходившіе и до Владиміра Аркадьевича. «Она таскаетъ въ грязи мое имя!» говорилъ онъ мысленно и въ безсильномъ бшенств сжималъ кулаки, скрежеталъ зубами, какъ бы готовясь кого-то растерзать. И дйствительно, если даже оставить въ сторон уязвленное самолюбіе, горькое чувство, пробуждаемое слухами о разврат женщины, носящей его имя, могъ ли онъ не раздражаться, зная, что она, эта женщина, попортившая его карьеру, опозорившая его имя, веселится, жуируетъ, наслаждается жизнью, тогда какъ онъ, не имя большихъ средствъ, долженъ вести относительно очень скромную жизнь и разсчитывать гроши? За нею ухаживали десятки богачей и она могла и умла въ извстной степени распоряжаться ихъ средствами, тогда какъ онъ былъ какъ бы забытъ, брошенъ и безпомощенъ. Но этого мало: онъ зналъ, что его жена чернила его, разсказывая о его характер самыя чудовищныя вещи. Ей такъ нравилось создавать въ своемъ воображеніи и импровизировать эти исторіи страдающей героини романа, жены, которую тиранили, матери, которую лишили дтей! Онъ, можетъ быть, еще примирился бы кое-какъ съ этими разсказами, но она разсказывала и нчто худшее: она говорила, что онъ — «ходячее ничтожество», что онъ бсится за «неудавшуюся карьеру», что онъ «мучается стремленіемъ скрыть свою бдность». Она очень комично разсказывала, какъ онъ утягивалъ отъ хозяйства гроши, чтобы имть свжія перчатки, чтобы здить на рысакахъ, чтобы позавтракать у Бореля. Когда въ театр Монаховъ плъ куплетъ:

А смотришь, гордый сей испанецъ
Въ своемъ углу на чердак
На свой сапогъ наводитъ глянецъ
Съ сапожной щеткою въ рук,

она замчала: «Ахъ, это точно на Владиміра написано!» И его прозвали «гордымъ испанцемъ». Это, быть можетъ, было не остроумно, но это длало его смшнымъ. Кто плохо зналъ ее, тотъ могъ бы подумать, что она умышленно дразнила мужа, старалась затравить его. Но тутъ не было никакихъ предвзятыхъ цлей: она говорила о муж, потому что это былъ для нея самый неистощимый источникъ пикантныхъ разговоровъ; она говорила о немъ потому же, почему слуги судачатъ о господахъ, чиновники о своихъ начальникахъ, гимназисты объ учителяхъ; другихъ боле важныхъ вопросовъ, другихъ боле широкихъ интересовъ у нея не было. Не говорить же въ самомъ дл о литератур, когда не читаешь книгъ; не разсуждать же о политик, когда имя какого-нибудь политическаго дятеля, въ род Пальмерстона, только потому и дошло до слуха, что одно время носились пальто-Пальмерстонъ? Правда, она все преувеличивала, она сгущала краски, но эта черта свойственна всмъ слабохарактернымъ, не особенно умнымъ, мало вдумывающимся и много болтающимъ созданьямъ. Коротко, точно и врно описывать извстныя явленія и факты могутъ только серьезные умы; безпристрастно относиться къ задвающимъ за живое вопросамъ могутъ только сильные характеры. Но чмъ фантастичне, чмъ грандіозне были измышленія Евгеніи Александровны о муж, тмъ боле чувствовалъ онъ себя неловко: онъ даже не могъ отплатить ей тмъ же, такъ какъ все, что онъ могъ о ней разсказать — что она не особенно умна, что она женщина легкаго поведенія, что она не уметъ серьезно любить, что она жаждетъ тряпокъ, денегъ и развлеченій, — всё это люди знали и безъ него и дорожили именно этими качествами «вакантной жены». Умная кокотка, цломудренная любовница, живущая съ монашескою скромностью львица полусвта — Боже мой, какъ это было бы глупо и смшно! Но она не уметъ любить серьезно? Да кто же требуетъ серьезной любви отъ содержанки? Ужь не позволить ли ей ревновать, длать сцены изъ за любви? Это было бы скучно! Нтъ, Евгенія Александровна именно потому и могла имть успхъ, что вс сразу признали въ ней вс т качества, за которыя могъ бросить въ нее грязью мужъ.

Но если бы заглянуть поглубже въ его душу, то можно бы было увидть, что его тревожитъ не столько «маранье его имени его женою» и ея клеветы на него, сколько сознаніе, что эта ненавистная женщина и теперь, бжавъ отъ него, стоитъ у него поперегъ дороги на пути къ богатству.