Чужие грехи

— Евгенія Александровна, если не ошибаюсь? спросилъ онъ баронессу.

— Да, отвтила баронесса.

Евгенія Александровна подняла на него скромные глаза.

— Николай Николаевичъ? полувопросительно проговорила она.

— Узнали? А я ужь думалъ, что совсмъ забыли старика, сказалъ онъ, пожимая ея руку. — Давно, давно, не имлъ удовольствія васъ видть. Совсмъ пропали отъ насъ!

— Я почти не вызжаю, сказала она.

— Насильно овладла я Евгеніей Александровной сегодня, сказала баронесса. — Отшельницей сдлалась совсмъ.

— Да разв можно жить въ Петербург и не веселиться, сказалъ пожилой господинъ, пристально вглядываясь въ молодую женщину. — И притомъ съ такимъ хорошенькимъ личикомъ, прибавилъ онъ нагло откровеннымъ тономъ.

Онъ не спускалъ съ нея глазъ и, кажется, какъ оцнщикъ, соображалъ ея цну на рынк столичной распущенности и столичнаго разврата. Передъ его глазами, черезъ его руки прошло столько этихъ «бабенокъ», что онъ отлично зналъ, чего он стоютъ.

— Не приходитъ по заказу веселье! вздохнула Евгенія Александровна.

— О, да я вижу, что васъ точно нужно насильно развеселить. Въ монастырь, гд много холостыхъ! засмялся старый циникъ какимъ то холоднымъ и почти беззвучнымъ смхомъ, замтнымъ только по вздрагиванію его отвислыхъ щекъ и по колыханію его объемистаго живота. — Ужь очень что-то смиреннномудренными вы, барынька, стали. Статочное ли дло: молодость и скука! Да вы взгляните на меня: сдые волосы на голов, а ничего веселюсь и веселюсь…

— Я могу только позавидовать вамъ, сказала Евгенія Александровна.

— Ну, а я впередъ завидую тмъ, кто развеселитъ васъ, сказалъ онъ съ довольно нахальной усмшкой. — Нашему брату это вдь не подъ лта.

Къ нему подошелъ въ эту минуту какой-то длинный и сухой молодой человкъ съ тусклымъ безкровнымъ лицомъ, съ сощуренными подслповатыми глазами, съ рдкими рсницами на красноватыхъ вкахъ и съ pince-nez на носу; онъ фамильярно взялъ его подъ руку. Николай Николаевичъ пожалъ руки дамамъ и пошелъ прочь.

— Кого это ты, Баронинъ, подцпилъ? спросилъ молодой человкъ, увлекшій пожилого господина.

— Те-те-те, какой прыткій баринъ! иронически произнесъ пожилой господинъ, сохраняя неизмнно холодное выраженіе лица. — Такъ я теб и сказалъ. Самому нужна.

— Ну, на что теб, старый грховодникъ! засмялся молодой человкъ, — Двушка, вдова?

— Нтъ, чужемужняя жена, отвтилъ пожилой господинъ.

— Мужъ въ отсутствіи?

— Въ отставк.

— Въ чистой?

— Да, но не въ формальной.

— Значитъ, законной не могутъ заставить сочетаться!

— Ахъ ты Хлестаковъ, Хлестаковъ! Только увидлъ и воображаешь, что дло чуть не до законнаго брака довелъ.

Баронинъ говорилъ спокойно, даже флегматично, какъ человкъ, который знаетъ наизусть все, что ему скажутъ, и которому все, что ему говорятъ, давнымъ давно надоло.

— Да ты думаешь, что я такую бабенку выпущу изъ рукъ? горячился молодой человкъ.

— А я вотъ генерала Акинфіева, вмсто тебя, съ нею познакомлю, сказалъ лниво Баронинъ.

— Старый чортъ!.. Нтъ, кром шутокъ, представь меня ей. Это вдь прелесть, что за женщина!

— Да-съ, не такіе зврьки, какъ ты, на эту удочку попадались въ былые дни. Супругъ ея, я думаю, и до сихъ поръ вспоминаетъ, какъ его этимъ крючкомъ подцпили, а ужь на что ходокъ былъ по женской части.

— Ну да супруга къ чорту! Что въ самомъ дл онъ живъ и здравъ?

— Живъ, и здравъ, и брошенъ.

— Ну, и помогай ему Аллахъ!

Оба барина исчезли въ толп.

Къ концу вечера за Евгеніей Александровной тащился цлый хвостъ молодежи и стариковъ; она вдругъ, при помощи разсказовъ баронессы фонъ-Шталь, толковъ Баронина и его юнаго друга, сдлалась героиней вечера, какимъ-то призомъ, на который разсчитывала вся эта ватага праздныхъ шалопаевъ, молодыхъ и старыхъ сластолюбцевъ.

Евгенія Александровна держала себя скромно, точно пугливо; она говорила все больше въ грустномъ тон, этотъ тонъ, какъ ей почему то казалось, длалъ ее боле интересной. Баронесса фонъ-Шталь съ своей стороны разсказывала то же всмъ, кому могла, о несчастіяхъ молодой женщины, какъ будто упрашивая всхъ утшить скорбящую; она кстати замчала, что молодая женщина «никуда, никуда не хочетъ вызжать», что «она бываетъ только у нея, у баронессы фонъ-Шталь», что «она, баронесса фонъ-Шталь, насильно вывезла ее сегодня въ собраніе» и что, «вроятно, теперь долго нельзя будетъ уговорить бдняжку снова появиться здсь»; словоохотливости баронессы фонъ-Шталь не было предловъ, она какъ то особенно подчеркивала нкоторыя мста въ разсказахъ и слушающіе узнали и поняли очень многое. Къ концу вечера двое какихъ то молодыхъ военныхъ попросили у баронессы фонъ-Шталь позволенія бывать у нея, а тотъ молодой человкъ съ pince-nez на носу, который говорилъ объ Евгеніи Александровн съ Николаемъ Николаевичемъ Баронинымъ, небрежно замтилъ послднему во время разъзда:

— Къ баронесс все по прежнему можно на огонекъ пріхать?

— А ты думалъ, теб пригласительный билетъ она пришлетъ? спросилъ старый циникъ вмсто отвта.

— Какіе у нея нынче дни?

— Пятницы со временъ перваго потопа.

— Такъ зазжай за мной, подемъ вмст.

— Да ты въ самомъ дл хочешь пріударить за вакантной женой?