Чужие грехи

Уже къ концу лта Рябушкинъ совершенно сжился со всею семьею княжны Олимпіады Платоновны, сталъ на столько своимъ человкомъ, что помогалъ княжн сводить разные счеты, иногда предлагалъ ей свои услуги въ качеств секретаря, когда у нея случалась необходимость писать какія-нибудь дловыя письма или бумаги. Необходимость въ писаніи подобныхъ бумагъ встрчалась не рдко, такъ какъ бывшіе крпостные ея брата князя Алекся Платоновича часто обращались къ посредничеству княжны Олимпіады Платоновны и она очень горячо отстаивала ихъ интересы передъ братомъ или, врне сказать, передъ его женой, княгиней Марьей Всеволодовной, правившей длами мужа. Кром того въ жизни учителя въ этомъ дом бывали и не просто тихіе и спокойные дни сытаго существованія, но и такія минуты, которыя остаются на долго въ памяти, говоря человку, что онъ былъ не чужимъ въ томъ или другомъ кружк людей. Впервые понялъ ясно Петръ Ивановичъ, что его здсь не считаютъ чужимъ, что его любятъ искренно, что о немъ заботятся, нсколько мсяцевъ спустя посл своего переселенія въ Сансуси.

Какъ-то разъ ему привезли съ почты письмо и посылку. Онъ распечаталъ письмо, сталъ его читать и его лицо озарилось ясной улыбкой:

— О, глупая, глупая! съ добродушной грубостью прогоринъ онъ вслухъ, качая головой.

Въ комнат былъ Евгеній и его заинтересовало это восклицаніе.

— Про кого это вы говорите, Петръ Ивановичъ? спросилъ онъ.

— Да про мать! отвтилъ, улыбаясь счастливой улыбкой, Петръ Ивановичъ. — Вотъ къ имянинамъ шарфъ и носки сама связала!

Онъ быстро сталъ распаковывать посылку, вытащилъ длинный шерстяной шарфъ и примрилъ его.

— Вонъ какой красный да длинный вывязала! До Сибири додешь — горла не застудишь! смялся онъ и Евгенію показалося, что въ его глазахъ стоятъ слезы.

— Вы очень любите свою мать? спросилъ Евгеній дрогнувшимъ голосомъ, вспоминая о своей матери.

— Добрая, добрая старуха! отвтилъ быстро Петръ Ивановичъ, взглянулъ въ сторону, и поспшно уложилъ присланныя вещи снова въ ящикъ. — Ну-съ, а какъ наши уроки? Что мы будемъ сегодня длать? началъ онъ торопливо, копаясь что-то слишкомъ долго около комода, куда пряталъ присланный ящикъ. — Вы задачи-то, кажется, не ршили? Видно, опять Донъ-Кихотомъ долго услаждались или съ предками бесдовали въ портретной галере? И когда это вы перестанете тревожить ихъ прахъ?

Онъ, кажется, говорилъ только для того, чтобы говорить и не думать о чемъ-то другомъ, назойливо лзшимъ ему теперь въ голову при воспоминаніи о старух матери, о далекихъ дняхъ, быть можетъ, когда и у него было еще свое гнздо, своя семья, собиравшаяся вмст въ тсный кружокъ отпраздновать имянины крошечнаго ребенка Пети.

— А ваши имянины завтра? спросилъ Евгеній, не отвчая на вопросы учителя.

— Завтра, завтра, да дло не въ нихъ, а вы не отвиливайте отъ задачи; я ее за васъ ршать не буду, отрывисто сказалъ Петръ Ивановичъ и въ его голос послышалось даже раздраженіе. — Идите-ка лучше въ класную и тамъ въ тишин загладьте раскаяньемъ грхъ непониманія!

Евгеній какъ будто только того и ждалъ: онъ быстро выбжалъ изъ комнаты и направился вовсе не въ класную, а къ тетк.

— Ma tante, милая, Петръ Ивановичъ завтра имянинникъ! въ попыхахъ проговорилъ онъ, подбгая къ тетк. — Мать его прислала шарфъ красный-красный и носки въ подарокъ! Милочка, голубчикъ, какъ-же я то?

Евгеній развелъ руками, какъ бы говоря, что онъ совсмъ потерялъ голову, не зная, что ему длать.

— Ахъ, какъ-же это никто не зналъ! взволновалась въ свою очередь и Олимпіада Платоновна. — Скрытничаетъ еще все, церемонится… И я-то тоже хороша, не спросила его, лтомъ или зимою онъ имянинникъ… Прачекъ и конюховъ дарю и праздники имъ длаю въ дни ихъ имянинъ, а тутъ своего человка, добраго пріятеля забыла…

Старуха встревожилась не на шутку. Въ ихъ семь никогда не забывали о дняхъ имянинъ даже самыхъ послднихъ слугъ. А тутъ вдругъ забыли справиться, когда имянинникъ учитель!

— Голубчикъ, ma tante, здового пошлите, скоро и пусть купитъ! заговорилъ быстро Евгеній. — Чтобы къ утру, какъ проснется… помните, ma tante, какъ я вамъ въ ваше рожденье цвты у постели поставилъ… вы проснулись и ахнули… Я сейчасъ, сейчасъ велю позвать Ивана… скоро… скоро…

— Постои, постой, вьюнъ! остановила его Олимпіада Платоновна, любовавшаяся его оживленіемъ. — У меня есть часы… хорошіе часы…

— И съ цпочкой, ma tante? быстро спросилъ Евгеній, заглядывая ей въ лицо.

— И съ цпочкой, улыбнулась тетка на его наивный вопросъ, открывая одинъ изъ ящиковъ своего маленькаго бюро. — Вотъ они…

— И въ бархатной коробочк! въ бархатной коробочк, воскликнулъ мальчуганъ, хлопая въ ладоши.- Ma tante! дайте взглянуть, дайге взглянуть!.. Я самъ, ma tante, самъ положу ему на столъ… самъ… Всю ночь не буду спать и буду ждать, когда онъ проснется!