Чужие грехи

Евгеній былъ счастливъ и ходилъ весь день съ какимъ-то праздничнымъ выраженіемъ лица. Петръ Ивановичъ замтилъ это и сказалъ шутливо Олимпіад Платовн, что Евгеній кажется «выигралъ сегодня генеральное сраженіе съ математическимъ напріятелемъ». Олимпіада Платоновна, зная причину праздничнаго настроенія мальчугана, молча улыбнулась въ отвтъ на это замчаніе и подмигнула Евгенію. Ее тшило заблужденіе учителя. Вечеромъ Евгеній, спавшій въ одной комнат съ Петромъ Ивановичемъ, хотя у послдняго и была отдльная комната, находился въ какомъ-то лихорадочномъ состояніи и раза три спрашивалъ:

— Вы спите, Петръ Ивановичъ?

— Не сплю, отвчалъ учитель. — А что?.

— Нтъ, я такъ, стихнувшимъ голосомъ произносилъ Евгеній.

Петръ Ивановичъ, какъ на зло, долго не могъ уснуть. Наконецъ, въ комнат послышалось легкое храпнье учителя и мальчикъ на цыпочкахъ подкрался къ его постели, ощупалъ ночной столикъ и положилъ на него открытый футляръ съ золотыми часами. Онъ находился въ такомъ настроеніи духа, что готовъ былъ тотчасъ-же разбудитъ Петра Ивановича. Добравшись до своей постели, онъ далъ себ слово не спать всю ночь, пока не проснется утромъ учитель и, улыбаясь сладкою улыбкою, стараясь всмотрться въ темно, ту, черезъ пять минутъ заснулъ безмятежнымъ сномъ счастливаго ребенка.

Когда по утру онъ открылъ глаза, въ комнат было уже свтло. Онъ быстро взглянулъ на постель у противоположной стны и увидалъ Петра Ивановича, сидвшаго на постели, спустивъ съ нея ноги и держа въ рукахъ футляръ съ часами. Мальчикъ нсколько мгновеній любовался этою красивою, здоровою фигурою, этимъ прекраснымъ молодымъ лицомъ съ густыми, всклокоченными и вьющимися русыми волосами. Потомъ онъ не выдержалъ, вскочилъ съ постели, подбжалъ въ одной рубашенк къ Петру Ивановичу и, не давъ ему времени опомниться, обвилъ руками его шею и звонко поцловалъ его.

— Поздравляю, поздравляю!.. Вы не сердитесь?.. Это вамъ ma tante… Она велла положить, чтобы… Да вы сердитесь?

Евгеній вдругъ смолкъ и пугливо взглянулъ въ лицо Петра Ивановича: оно было ласково и привтливо.

— Хорошій вы человкъ, Женя, проговорилъ Петръ Ивановичъ. — Дай Богъ, чтобы всегда были хорошимъ человкомъ.

Онъ посадилъ мальчика къ себ на колни и погладилъ его по голов.

— Любите, милый мой, людей, каковы-бы они ни были и сколько-бы зла они ни сдлали вамъ лично, проговорилъ онъ какь-то сердечно и мягко. — Добрые порывы, добрыя чувства, все это такія сокровища, которыхъ ничмъ не купишь, и потому, ихъ нужно беречь. Вотъ мы до сихъ поръ жили только въ ладу съ вами, а теперь, когда я поближе узналъ, какой вы чуткій человкъ, мы совсмъ друзьями будемъ. Такъ? И навсегда?

— Да, да, шепталъ мальчикъ, сжимая его руку и прижимаясь къ его плечу головой.

И въ самую эту минуту вдругъ въ голов Петра Ивановича пронеслась какая-то не хорошая мысль, вызвавшая на его лицо совсмъ мрачное выраженіе. Онъ нахмурилъ немного лобъ и отрывисто проговорилъ:

— Вы, конечно, понимаете, Евгеній, что я васъ не за то благодарю, что вы мн вонъ часы дорогіе подарили.

— Да, да, знаю! тихо проговорилъ Евгеній.

Петръ Ивановичъ сжалъ ему еще разъ руку и, встряхнувъ головой, бодро сказалъ:

— Ну, маршъ, теперь одваться, а то будить еще придутъ!

Евгеній весело побжалъ въ своей постели, около которой было сложено платье…

А въ столовой у прибора учителя стоялъ букетъ, за обдомъ прибавилось два прибора для «батюшки» и для «матушки», вечеромъ подавалось какое-то небудничное угощеніе. Олимпіада Платоновна любила устраивать подобные праздники для близкихъ къ ней людей.

Въ этотъ вечеръ, прощаясь съ Олимпіадой Платоновной, когда уже вс разбрелись изъ кабинета княжны, Петръ Ивановичъ впервые поцловалъ ея руку и проговорилъ:

— Спасибо вамъ!

— Ну, наконецъ-то, сказалъ спасибо! засмялась она ласковымъ смхомъ. — А то я по чину первая благодарить не хотла, благодарность-же такъ и вертлась на язык. Въ самомъ дл, Петръ Ивановичъ, продолжала она уже совсмъ серьезно, — я очень, очень обязана вамъ: дти учатся хорошо, успхи сдланы большіе, но дло не въ томъ, такъ какъ я и брала васъ, зная васъ за человка съ познаніями. Но вы сдлали больше. Помните, вы сразу отказались быть гувернеромъ? А теперь я вижу, что вы и гувернеромъ сдлались, вліяете на Евгенія, развиваете его… хорошо развиваете… И за это-то я и благодарю васъ: подъ вашимъ вліяніемъ онъ можетъ вырости прямымъ и честнымъ человкомъ, потому что и сами вы такой человкъ.

Петръ Ивановичъ даже сконфузился и покраснлъ.

— Да вы не смущайтесь, что я васъ хвалю, проговорила Олимпіада Платоновна, улыбаясь. — Надо-же когда-нибудь сказать прямо, какъ смотришь на человка, чтобы отношенія были проще. Вдь, признайтесь, вы тоже долго во мн только «барыню» видли, а не просто человка? Ну, и я на васъ какъ на «бурсака» смотрла и все насторож была, чтобы вы какимъ-нибудь неприличіямъ Евгенія не научили…

— Да вдь я и теперь еще, пожалуй, могу его какой-нибудь неподходящей штук научить, разсмялся Петръ Ивановичъ.

— Да Богъ съ вами, учите! махнула она съ добродушной улыбкой рукою. — Одна «штука», какъ вы выражаетесь, не въ счетъ, если добраго много привьете…