Чужие грехи

Онъ довольно коротко объяснилъ княжнѣ, что онъ исполнилъ ея порученіе, перекинулся парою словъ съ Евгеніемъ и поспѣшилъ добраться до постели, отлагая всѣ разсказы и бесѣды до слѣдующаго дня. За то на слѣдующій день онъ очень долго бесѣдовалъ съ княжною, передавъ ей всѣ подробности разсказа господина Анукина объ Евгеніи Александровнѣ. Отправившись на прогулку съ Евгеніемъ, Петръ Ивановичъ замѣтилъ вскользь и юношѣ, что теперь навѣрное и Владиміръ Аркадьевичъ, и Евгенія Александровна никогда не потревожатъ болѣе своихъ дѣтей.

— Вы узнали что-нибудь и о моей матери? спросилъ быстро Евгеній.

— Да, отвѣтилъ Петръ Ивановичъ. — Живетъ она себѣ отлично въ Петербургѣ, ни въ чемъ не нуждается, у нея новая семья, значитъ, ей не до васъ…

— Ну, такъ и Богъ съ ней!.. проговорилъ Евгеній и прибавилъ:- Я очень радъ, очень радъ, что она такъ живетъ… Я совсѣмъ мечтателемъ какимъ-то живу, гдѣ-то въ облакахъ ношусь… Знаете, Петръ Ивановичъ, что меня всегда мучило? Мнѣ все казалось, что она погибаетъ въ нищетѣ, что она страдаетъ, что она не смѣетъ явиться къ намъ… И такъ мнѣ было тяжело, когда приходили въ голову эти мысли… Это все сказки да романы навѣяли… Ну, а счастлива — и слава Богу!..

Наступила пауза.

Черезъ минуту Петръ Ивановичъ заговорилъ снова наставительнымъ, серьезнымъ тономъ о томъ, что пора и Евгенію и ему самому, Петру Ивановичу, серьезнѣе подумать лично о себѣ и не метаться изъ стороны въ сторону. Онъ говорилъ на эту тему довольно пространно и довольно долго, подсмѣиваясь надъ думами и заботами Евгенія «о папашѣ и мамашѣ, которые плевать на него хотѣли», и бичуя очень сильно самого себя за неустойчивость, за неумѣнье устроиться прочно, за отсутствіе энергіи. Это было не то лекція, не то покаяніе, закончившееся продолжительнымъ молчаніемъ съ обѣихъ сторонъ.

— А славная сегодня погода, жаль что мы Олю не прихватили съ собою, проговорилъ наконецъ Петръ Ивановичъ.

— Воротимтесь за нею, предложилъ Евгеній. — Мы съ вами точно заговорщики все вдвоемъ ходимъ, а она, бѣдняжка, все одна около ma tante въ саду…

— Ну, она нигдѣ не скучаетъ, сказалъ Петръ Ивановичъ. — Вездѣ найдетъ кого-нибудь, къ кому приласкаться можно или съ кѣмъ посмѣяться можно…

— Вотъ, Петръ Ивановичъ, когда она выростетъ, женитесь на ней, проговорилъ Евгеній.

Петръ Ивановичъ расхохотался.

— Съ чего это вамъ пришло въ голову? Ха, ха, ха! Въ сваты записался!.. И кого сватаетъ: меня и Олю! Ха, ха, ха!

— А что, развѣ вы не женились-бы на ней? спросилъ, улыбаясь, Евгеній. — Она хорошенькая!

— Да отстаньте вы, мнѣ никогда и въ голову не приходила такая чепуха, отвѣтилъ Петръ Ивановичъ, пожимая плечами.

— А жаль, Петръ Ивановичъ, вы такой добрый и честный, Оля тоже добрая, она васъ знаетъ и вы ее хорошо знаете, уже серьезно говорилъ Евгеній. — Вы были-бы счастливы и ma tante…

— Что это вы ребячетесь! уже немного раздражительно перебилъ его Петръ Ивановичъ. — То вы, какъ старикъ, разные высокіе вопросы поднимаете, то, точно малолѣтокъ, разныя глупости болтаете.

— Отчего-же это глупости? настойчиво приставалъ Евгеній.

— А оттого, что Олѣ о куклахъ еще нужно думать, а не о женихахъ, отвѣтилъ Рябушкинъ.

— Пусть она и думаетъ о куклахъ, сказалъ Евгеній, — я вѣдь это не ей, а вамъ сказалъ.

— Ну, и хорошо, и хорошо! нетерпѣливо сказалъ Рябушкинъ. — Довольно объ этихъ пустякахъ!

Въ эту минуту они подходили къ дому. Оля завидѣла ихъ и побѣжала къ нимъ на встрѣчу. Это была уже довольно высокая, стройная и полненькая дѣвочка съ румянымъ здоровымъ лицомъ, съ большими голубыми глазами, съ густыми темнорусыми волосами, заплетенными по-русски въ одну косу, съ улыбающимися губками, съ живыми движеніями.

— Зачѣмъ вернулись? Что забыли? Говорите, говорите, я принесу! кричала она, сбѣгая съ терасы къ брату и Петру Ивановичу.

— Мы за тобой вернулись. Пойдемъ въ садъ барона Николаи, сказалъ Евгеній.

— Душка, душка! крикнула она брату и скороговоркой прибавила:- Постойте, какъ-же… мнѣ надо руки вымыть… Сейчасъ пересаживала свои жасминъ… Червякъ тамъ былъ, длинный, длинный такой, надо было землю перемѣнить… вотъ и перепачкала руки… Впрочемъ…

Она взглянула на свои руки, растопыривъ пальцы передъ своими глазами.

— Впрочемъ, ничего, проговорила она рѣшительно. — Я такъ ихъ вытру… платкомъ… это вѣдь земля только…

Она быстро начала вытирать руки платкомъ.

— Ma tante, вѣдь мнѣ можно идти? крикнула она княжнѣ, сидѣвшей на терасѣ съ вязаньемъ въ рукахъ.

— Иди! отвѣтила Олимпіада Платоновна.

— Ну, въ путь, въ путь! крикнула Оля и уже пошла изъ сада, но вдругъ остановилась:- А какъ-же я безъ зонтика?.. Я сейчасъ, сейчасъ!

Она, какъ серна, понеслась къ дому, взбѣжала по лѣстницѣ терасы, въ воздухѣ послышался горячій поцѣлуй и черезъ минуту Оля, громко смѣющаяся, уже стояла рядомъ съ братомъ и Петромъ Ивановичемъ.

— А зонтикъ? спросилъ Евгеній.

— Ну его! Глаза еще кому-нибудь выколю! засмѣялась Оля. — И такъ ужь совсѣмъ загорѣла!

— Зачѣмъ-же ворочалась?