Чужие лица (СИ)

Молния на платье расстегнута до уровня лопаток, Олеся выгибается, чтобы мужские руки смогли потянуть бегунок ниже. Ей хочется освободиться от мешающей одежды, почувствовать Мирона без приятной на ощупь, но уже раздражающей ткани. Она лихорадочно пытается расстегнуть маленькие пуговицы на его рубашке, но те так и норовят выскользнуть из пальцев, проваливая незапланированное испытание на мелкую моторику.

— Позволь, я сам, — Мирон убирает подрагивающие в нетерпении руки, расстегивает молнию до конца и спускает платье, обнажая полную грудь в черном кружевном бюстгальтере. — Убить меня хочешь…

— Согласна только на маленькую смерть, — сама заводит руки за спину и справляется с крючками. Какими-то непонятно откуда взявшимися силами и ловкостью справляется. Снимает с себя уже ненужную деталь одежды, не столько демонстрируя себя, сколько наслаждаясь реакцией своего партнера, который жадным взглядом скользит по белоснежной коже и ярким бордовым вершинкам. Если бы взглядом можно было трогать, то она бы сейчас почувствовала его прикосновение.

— Ты прекрасна, — смотрит несколько долгих секунд, а затем все же дотрагивается, гладит ее грудь, чуть взвешивая на ладони, проводит коротким царапающим движением по соску.

— Ну, она… слишком большая, на мой взгляд, и неидеальной формы, я ведь кормила Пашу… — стеснение в ее голосе перемешивается с получаемым удовольствием.

Мирон поднимает взгляд на Олесю, мысленно прося разрешения, не видит сопротивления и наклоняется к ее груди, вбирая в себя сосок, обхватывая его губами, отрываясь, проводит языком, а затем обдает своим дыханием. Снова приникает, посасывая, играя, заставляя женщину, сидящую перед ним, тяжело дышать, смотреть затуманенным взглядом. Ее пальцы на коротко стриженом затылке вторят его движениям. Мирон отстраняется лишь для того, чтобы приникнуть к другой груди, не переставая гладить плечи, руки, шею Олеси.

— Ты такая сладкая… Как домашний яблочный пирог…

— Боже… — смеется.

— Это мой любимый десерт, между прочим, так что ты зря смеешься. Я готов тебя целиком съесть. И начал бы я с плеч. Больше всего люблю твои плечи…

— Плечи? Никогда бы не подумала…

— Да, твои хрупкие и в то же время сильные плечи, на которые ты все взвалила и несла… Я не мог налюбоваться твоими ключицами, которые иногда проглядывали в вырезе, и шеей… Помнишь, как мы курили одну сигарету на двоих? Тогда я влюбился в твою шею, с ума сходил от невозможности ее поцеловать и приласкать языком. Как сейчас…

Череда коротких поцелуев вдоль ключицы, широкий мазок языком по плечу и шее до самого уха, прикусывание мочки, вырывание короткого стона, снова губы, уже припухшие от поцелуев — Мирон не сдерживает своих желаний. Больше нет.

Еще никто не касался ее так: с обожанием, трепетом, желанием, любовью. Это обескураживает, обезоруживает и вызывает ответную реакцию. Возбуждение прокатывается по всему телу теплыми волнами, делает кожу до невозможности чувствительной, забирает все связные мысли, кроме одной.

— Мне… мне нужно в ванную, — слова даются тяжело, не хочется прекращать прелюдию, то волшебство, что происходит, но Олеся не может расслабиться окончательно, думая о том, как мокро внизу живота.

Полунин не понимает, при чем здесь ванна. Вообще перестает думать о чем-то, кроме женщины перед собой и уже болезненной эрекции в брюках. Ширинку хочется вырвать с нитками.

— Ванная? — переспрашивает.

— Да, мне нужно…

Ему ничего не остается, как отпустить Олесю, которая тут же встает и натягивает на себя верх платья. Это действие вызывает у него немой протест. Чтобы перестать смотреть и вернуть былое спокойствие, Мирон снова берет свой бокал и залпом выпивает остатки вина. Олеся идет в ванную комнату, закрывает за собой дверь и прислоняется голой спиной к ее поверхности, выдыхает. Это похоже на какое-то безумие. Надо взять себя в руки, умыться, не жалея о том, что без косметики она будет выглядеть по-другому. Мужчина, который остался в комнате, хочет ее. Он признался ей в любви, ждет ее возвращения и продолжения того, что они начали. Гладкая поверхность зеркала отражает ее большие глаза, розовые щеки и в беспорядке лежащие на плечах волосы.

— Ты как в первый раз, Олеся. Просто сделай это уже.

***

В гостиной пусто, из чего следует, что Мирон перебрался в спальню. Ей сложно переступить порог его комнаты, но она делает шаг за шагом, пока не оказывается рядом с большой кроватью, на которой сидит хозяин дома. Не видит ничего, кроме него — ни большого плоского телевизора, ни бра на стенах, ни шкафа-купе.

— Я решил, что здесь будет гораздо комфортнее. Да и обещал, что ты окажешься в моей постели, — притягивая Олесю к себе, заставляя ее лечь на спину, устраиваясь между ее ног. — Я говорил тебе, что уже ненавижу это платье и эти колготы?

Она тихо смеется, поднимая руки и позволяя ему стянуть с себя одежду, оставляя лишь треугольник кружевной ткани внизу.

— Не говорил, зато теперь на тебе больше одежды, чем на мне, и это нечестно.