Чужие миры

В принципе, ничего противоправного в этом нет. Хмарник малый вне стаи абсолютно безвреден. Да и стая хмарников (она же «недождивка», она же «ямная хмара», она же «эфинная псевдотуча») вредит только настроению любителей солнечной погоды. Но ответ Шелиса меня сразил:

— Он невкусный, — заявил практикант, — А фиалковое зелье вне лаборатории эфин сваришь.

— Ты что… пробовал?! Это?!

— Учитель, зачем? — Шелис ехидно ухмыльнулся, — В моей группе учится Его Высочество сиятельный лорд Къентхаар Рунсонский. Он пробовал, чуть не стошнило. Говорил, что похоже на вареный лук с запахом уксуса.

Руна легла на грань октаэдра-ловушки, и кристалл исчез. Хмарник с жалобным мычанием устремился в небо. Умник сложил в сумку дневник и карандаши, я, напротив, извлёк свои заметки по Рунсону:

— Кстати, насколько я понимаю, Кен — не «сиятельный лорд», а «владетельный». Он ведь пока наследник.

Любопытный Умник тотчас сунулся в чужие записи:

— Во-первых, он и сиятельный тоже, род-то древний. Во-вторых, наследник титулуется как владетельный, если у него в управлении хотя бы формально хотя бы луг двадцать на сорок. У Кена, по-моему, ничего нет. А в-третьих, здесь вот неточно записано: если лорд и знатный, и богатый, то владетельным он будет, если говорят о политике или экономике, а если про суп из речного зайца, то сиятельный он.

— Как ты ухитрился в этом разобраться?

— Слушал.

Снова интонация «это же очевидно». Я хотел уточнить, не знает ли Умник разницы между «его смелостью» и «его ловкостью», но побоялся, что мой авторитет и так упал ниже крышки, и спросил о другом:

— Шел, ты не знаешь, с каких пор в Школе позволено хвастаться знатностью?

— В школе Кен хвастается тем, что маг в третьем поколении.

Сперва я подумал, что ослышался. Шелис повторил. Я снова подумал, что ослышался. Шелис снова повторил. Эфин, каким неописуемым идиотом надо быть, чтобы этим хвастаться?! А какие идиоты должны собраться вокруг, чтобы хвастовство сработало?

К счастью для моей репутации, разговор прервался. Сиятельный лорд Лис (помню, озвучивали мне его родословную… поколений на двадцать точно) изволил обнаружить странную зелёную верёвку и, видимо, принял её за побег диковинной лианы. Верёвка оказалась щупальцем семиножки-древолазки. Остаток вечера Шелис лечил ожог на носу чересчур любопытного жеребёнка. Бедный Лис по-кошачьи шипел, жалуясь то ли на судьбу, то ли на эфин, и прятался за хозяина при каждом шевелении веток.

А я размышлял о безграничности идиотизма.

Нет, я понимаю, лестно, когда родители из числа своих (большинство магов к концу школы становится круглыми сиротами при полном комплекте живой родни). Но твоей заслуги здесь нет, зато…

Зато сомнительно, что они положились на эфин.

Известно, что в девяти из десяти случаев ребёнок мага рождается с даром менять неопределённость.

Десятому магу очень приятно наблюдать, как его дети стареют.

Если волшебники оба родителя, ребёнок достаточно неопределёнен примерно в пятнадцати из шестнадцати случаев.

Паре номер шестнадцать тоже весело.

А вот уровень неопределённости ребёнка всегда ниже (трансформированных родителей в расчёт не берём — идиоты). Говорят, если вы — архимаг, а дитятко защищало девятую степень сорок лет (и то пришлось лично беседовать с комиссией в укромном закоулке), ощущения незабываемые. Прямо спрашивать у Веды Вельжневой, так ли это, я не рискну.

Чтобы ребёнок наверняка стал волшебником и не оказался слабее родителей, используют «круг Элежа» — сложнейшую фигуру начерталки, полностью предопределяющую наследственность в момент зачатия. Способ единственный и о двух недостатках. Во-первых, несколько тысяч параметров, и все взаимодействуют. А во-вторых, где-то в четвёртом-пятом поколении появится резонанс, неопределённость зашкалит, и родится нечисть.

Если Прошлая Королева была «слабым» магом, Эланхис и Нилла — маги средней силы, а Кен в шестнадцать сравнялся с родителями, то круг применялся минимум дважды. Гордиться своей граничностью? Хвастаться?!

Хотя, снежно-белую кожу и светящиеся глаза тоже часто почитают за эталон красоты. То, что красота нечеловеческая (а также, нешерская, неирксская, и вообще неживая), старательно забывается.

Утро оказалось сиреневым. Безоблачное небо, размытое неяркое солнце, тени звёзд — непривычных, дневных. Очаровательная картинка, если не летать.

Шелис заикнулся было об «испытании каскада», но я произнёс (в пространство): «Рекомендую предварительно ознакомиться с показаниями предыдущего испытателя. „Дороги трилистника“ за прошлый месяц, автор Ян Арнис, примечания мои. Кстати, попробуй угадать, почему мои». Умник вздохнул и пообещал ознакомиться.

Уже в дороге я спросил:

— А почему ты редко летаешь стихийной? Всё-таки, независимость от высоты, деревьев, стен и полнолуний… Почти свобода.

— Почти колодки. Кратчайшая дорога к трансформации. Чувствовать, что раньше умел, а теперь не получается, ушло, и никак не дотянуться… — Умник покачал головой, словно не хотел даже воображать подобное чувство.

— Ты необычный стихийник, Шел.

— Вы тоже необычный некромант, учитель.

— И в чём моя «необычность»?