Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

Один из основных механизмов забвения — желание сохранить тайну. В основном восставали крестьяне, пусть была группа кулаков, которые искренне и глубоко ненавидели советскую власть. Но они отряды собирали из крестьян. А если крестьянин воевал за беляков, и потом его убили. То его семья после этого кто? — враги народа. Поэтому лучше молчать, может, советская власть ничего и не заметит. Поэтому и церковные книги так прятали, говорят, что в деревне Жиряки до сих пор они закопаны. Поэтому так вымарывалась память, что кто воевал за белых, за бандитов[545].

Среди рассказов респондентов о Гражданской войне и крестьянском восстании повторяются описания жестоких расправ, садизма, убийств, физических наказаний, посягательств на собственность людей. В то же время стоит упомянуть, что в полевой работе я часто сталкивалась с нежеланием респондентов подробно говорить о жестокости. Показательно, что легче было говорить о насилии, которое было ранее описано в СМИ и краеведческой литературе.

Ответом на насилие в описаниях большинства респондентов были истории о бегстве от него. Например, рассказ о том, как мужчины прятались на островах, в болотах, лесу, чтобы пережидать опасные ситуации:

Дедушке Ливану 18 лет было, он три дня в камышах сидел, прятался. Они больше идут по ветке староверов. У нас живут в Южно-Дубровном, деревнях Сухая, Орлово, Жиряки. Оттуда тоже уходили. Они уходили на Ларзы, это озера большие, Черное. Они на лодке приплыли к семье, взяли поесть и опять уплыли. Здесь ушли в лес. И отсидеться в кустах, противостояния не было[546].

Уроженец села Марухи Абатского района вспоминал, что его дядя сидел «в столбе» в Челнокове и его потом казнили. Во дворе дома его родителей уже в конце 1940‐х годов был найден подземный «потайник», обложенный кирпичом, в котором, вероятно, прятали зерно[547].

В воспоминаниях респондентов насилие приходит «извне», крестьяне не являются его инициирующей силой:

Основная масса крестьян и в то время, и сейчас — неактивна. Если бы не было какой-то серьезной силы, опоры, толчка, из кулаков, или эсеров, которые там находились, то и восстания бы не было […] Кулацко-эсеровский мятеж — пришли беляки, поднялись кулаки, они собрали крестьян, обманули, обдурили. Но с другой стороны — была продразверстка, был страшный голод, людей оставляли ни с чем[548].

В большинстве рассказов хронология событий при описании постреволюционных лет спрессована и объединяет мятеж белочехов, войну с Колчаком, крестьянское восстание, коллективизацию: «Чехи, белогвардейцы с кулаками это восстание поднимали. Колчак тут был в это время»[549]. Сюжеты об изъятии продуктов сопровождаются описаниями способов прятать зерно, а также тех наказаний, которым подвергались за это крестьяне. При этом в большинстве рассказов образ истязателей ассоциировался с «белыми»:

Деда белые понужали кнутами. Хлеб забирали, пшеницу, из‐за пшеницы, наверное и лупили. Она была в амбаре, ее нашли, и деда избили кнутами. …У нас возле Новорямово в ряму (лесу) много ям было накопано, зерно прятали в ямах. У деда пшеницу отобрали. Может ишо кого ловили. Это белогвардейцы отобрали[550].