Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

В эпоху Гражданской войны крестьянские выступления против большевиков происходили в самых разных частях страны. Они различались по своим масштабам и последствиям для местного населения. Помнили и помнят о них тоже по-разному. Причем вряд ли можно говорить о прямой корреляции между масштабом выступления и характером памяти (и забвения) о нем. В общем-то в этом нет ничего удивительного — ведь существование социальной памяти невозможно без рамок этой памяти, которые в свое время описал М. Хальбвакс. Под социальными рамками памяти в таком случае понимаются пределы воспоминаний, санкционированные (со)обществом. Причем речь не только и не столько о запрете на публичную память определенного рода, сколько о наборе «ориентиров», которые задают человеку каркас для построения собственных воспоминаний[251]. Даже если избегать детерминизма при рассуждениях о социальной обусловленности памяти, саму значимость подобной обусловленности мало кто отрицает. Но те социальные детерминанты, которые способствовали воспроизводству в памяти образов одних событий и забвению других, далеко не всегда очевидны. Часто не вполне ясны и те ключевые «символические медиаторы»[252], на которые могла опираться социальная память (то есть память, носителем которой является социальная коммуникация)[253].

Если обратиться к конкретным примерам, то поражает ощутимая разница в представленности памяти о крестьянских восстаниях в двух разных регионах современной России: Тамбовской и Тюменской областях. На территории обеих областей имели место очень крупные крестьянские восстания: в 1920–1921 и 1921–1922 годах соответственно[254]. Причем Западно-Сибирское (Ишимское) восстание, разворачивавшееся на территории современной Тюменской области (а также соседних регионов), возможно, было и вовсе крупнейшим крестьянским выступлением периода Гражданской войны. В. И. Шишкин, характеризуя масштабы этого восстания, отмечал: «В литературе можно встретить цифры от 30 [тыс.] до 150 тыс. человек. Но если даже ориентироваться на меньшую из них, то и в этом случае численность западносибирских мятежников превышала количество тамбовских („антоновцы“) и кронштадтских повстанцев. Другими словами, можно утверждать, что Западно-Сибирское восстание было самым крупным антиправительственным выступлением за все время коммунистического правления в России»[255]. При этом результаты исследовательского проекта «После бунта» (2018) показали, что сегодня активность коммеморации восстаний кажется в Тюменской области заметно меньшей, чем в Тамбовской. То есть налицо ситуация, когда память о во многом схожих событиях в двух регионах значительно различается.

Сами респонденты, жители Тюменской области, часто отмечали слабость памяти о Западно-Сибирском восстании по сравнению с Тамбовским. Многие искали причину этого отличия, апеллируя к характеру послереволюционного террора в регионе, к масштабной мобильности населения и к ряду других факторов. Так в чем же причина? В предварительных выводах, основанных на материалах интервью, которые были собраны в рамках проекта «После бунта», исследователи отмечают, что для сохранения и воспроизводства памяти о восстаниях важными оказываются значимые фигуры из национального мемориального канона, связанные с этими событиями. В том числе это касается красных командиров. В случае Тамбовского восстания такими фигурами были, например, М. Н. Тухачевский и Г. К. Жуков, в то время как командиры, подавлявшие Западно-Сибирское восстание, остались менее известными в общенациональном контексте[256]. Но этот ответ остается принципиально неполным, если видеть разгадку лишь в конкретно-исторических обстоятельствах самих восстаний, игнорируя особенности формирования социальной памяти в регионе после их завершения (ведь важно не только кто участвовал в подавлении восстания, но и то, почему кто-то оказался включен в общесоюзный канон памяти и как это влияло на социальную память впоследствии).

Различия памятования о схожих событиях могут быть обусловлены и различиями между самими группами, вовлеченными в событие. Определенные различия в случае Тамбовского и Западно-Сибирского восстаний также, разумеется, были. Можно назвать и большее количество относительно недавних переселенцев в Сибири, и большую плотность поселений на Тамбовщине, и многие другие факторы. И все же кажется, что в основном люди, вовлеченные в события обоих восстаний, были крестьянами со схожим укладом хозяйства и бытовой культурой. И различия в организации их образа жизни были не столь тотальны, чтобы объяснять ими разную представленность памяти о восстаниях сегодня.