Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

Таким образом, братоубийственный характер Гражданской войны (частью которой, без сомнения, являлись крестьянские восстания) и жесткая репрессивная политика победителей способствовали минимизации устной коммуникации на эту тему. С другой стороны, в советских условиях особую роль приобретал факт распространения массовой литературы о событии. Эта литература могла не только предлагать вариант восприятия прошлого со стороны победителей и формировать культурную память, но и способствовать коммуникации о событии в принципе. Становилось более ясным, как говорить и вспоминать, пусть и в определенном режиме воспоминания. Формировались те символические конструкции, которые могли усваиваться людьми в процессе социальной коммуникации об этих событиях (то есть «символические медиаторы»).

Конечно, роль соцреалистических текстов в разные периоды советской эпохи менялась. Можно, например, предположить, что с течением времени их влияние на восприятие прошлого могло снижаться. К тому же в позднесоветское время больший охват и значение приобретали радио и кино. Но все же даже в 1960–1980‐х годах роль литературы в формировании образов прошлого явно была очень заметной. Подтверждают это и истории наших современников о позднесоветской эпохе, зафиксированные в интервью. Так, один из респондентов из Тамбовской области уточнил, что стало для него в советское время источником информации о восстаниях:

Вопрос: То есть не то, что в школе рассказывали, не по телевизору, не от соседей, то есть через родных в основном?

Ответ: Только родные и литература. Литература — это вот…

Вопрос: Ну, вот Вирта[270], то, что вы называли книжки?

Ответ: Да-да-да[271].

Что касается частных бесед с родными о прошлом, то вряд ли какие-либо советские институты были способны напрямую задавать их содержание и таким образом формировать их различия в разных регионах. Влияние здесь было возможным скорее через создание (с одной стороны) социально престижных тем и (с другой стороны) тех тем, публичный разговор о которых казался опасным и неуместным. Показательно, что в интервью респондентки, которая в детстве была непосредственным свидетелем событий восстаний, рефреном повторяется мысль, что события восстаний и Гражданской войны не стоит вспоминать — слишком уж тяжелым было время: «Революция, дак сосед с соседом. <…> Так зачем поминать это, не надо. <…> У нас нечем хвастаться, я не видела хорошей жизни. <…> Да старо, че ж это старое поминать <…> А не просто там немец, вот это война была немец, а тогда сосед с соседом воевали. <…> Это и вспоминать не надо»[272]. В целом эта позиция очень похожа на то, как многие другие респонденты описывали общение со свидетелями восстания — последовательный уход от разговора о событиях этого времени, нежелание о них говорить.

Для указания на региональные различия важнее, что процитированные выше рассуждения респондента о литературе имели место именно в Тамбовской области. В Тюменской области в это же время ситуацию знакомства с местным крестьянским восстанием через массовую художественную литературу представить было практически невозможно. Массовая советская литература на тот момент еще обходила вниманием одно из этих двух крестьянских восстаний.

«ЧРЕЗВЫЧАЙНО ОСТРО ОТТОЧИЛ ЭТО ОРУЖИЕ И ПРАВИЛЬНО ЕГО ПРИМЕНИЛ»

В 1930‐х годах в СССР было издано как минимум два романа, посвященных событиям «кулацко-эсеровского мятежа» против советской власти на Тамбовщине, — «Одиночество» Николая Евгеньевича Вирты[273] (Карельского) и роман «Княжий угол» Николая Корнеевича Чуковского[274]. Оба писателя, представители одного поколения, смогли сделать довольно успешную карьеру в советской литературной системе. Так, Н. Е. Вирта стал многократным обладателем Сталинских премий (в том числе за роман «Одиночество»)[275]. Н. К. Чуковский также был не просто широко издававшимся в стране автором, но и «неоднократно избирался в руководящие органы Союза писателей»[276].

Впервые текст «Одиночества» Н. Е. Вирты был опубликован в журнале «Знамя» в 1935 году. Это был «дебют» писателя, известного ранее лишь по нескольким рассказам. Как указывает С. Ю. Костылева, текст был напечатан в этом влиятельном издании, «имевшем в середине 1930‐х годов военно-патриотическую ориентацию», при поддержке главного редактора издания В. В. Вишневского[277]. В 1936 году произведение вышло отдельным изданием[278]. Роман «Одиночество» был довольно благожелательно встречен советской критикой[279], а в 1941 году писателю была присуждена Сталинская премия. Позднее Вирта написал также романы «Закономерность» (1938)[280] и «Вечерний звон» (1951)[281], которые были объединены общими героями и выстроены вокруг истории крестьян Сторожевых. Из этой трилогии «Одиночество» стало самой популярной книгой.