Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны

Часть III. Память и речь

Глава 7. ИШИМ: ИНСТРУКЦИЯ ПО УПРАВЛЕНИЮ «САМОЛЕТОМ-АМФИБИЕЙ» Гибридная методика работы с исторической памятью (Штейнберг И. Е., Клюева В. П.)

Создание методики изучения исторической памяти[433] о событиях, отстоящих на момент исследования более чем на три поколения, можно отнести к нестандартным методическим задачам. Память о событиях Западно-Сибирского (Ишимского) крестьянского восстания 1921 года на момент исследования (2018) удалена от нас почти на 100 лет[434], то есть больше чем три поколения. Эта память прошла через идеологические фильтры советской и постсоветской политической системы, когда сначала участники восстания делились на «красных» героев и «эсеро-кулацких врагов» советской власти, затем на «красных бандитов» и крестьянских «героев-мучеников», сопротивляющихся продотрядам и «беспределу кровавого режима». Современный дискурс коллективной исторической памяти можно назвать примиряющим, так как сегодня все участники восстания с обеих сторон позиционируются как жертвы Гражданской войны и борьбы за установление нового политического строя.

Коллективная память современного общества еще долгое время будет нести отпечатки советской идеологии, не допускавшей в интерпретации событий Гражданской войны иных трактовок, кроме официальных и одобренных. В то же время современные государственные идеологические институты, если судить по СМИ и образовательным программам, до сих пор не имеют определенной позиции по отношению к историческим событиям этого периода[435]. Плюрализм мнений, доступность источников, содержащих противоречивые оценки событий и причин бунтов населения против советской власти, делают исследование памяти работой, похожей на собирание пазла из деталей разных наборов. Методика исследования должна учитывать также роль семейной памяти, которая сохраняется в виде устных историй, писем, фотографий, других реликвий, в том числе «семейных тайн» об участии родственников в восстаниях, которое скрывали от потомков и внешнего мира из страха политических репрессий и прочих соображений безопасности.

В исторической памяти об Ишимском восстании как бы слиты три группы различных «голосов», которые с помощью разных методов должно услышать, различить и зафиксировать[436]. Прежде всего, «голоса снизу», или устные истории, которые исследователи, использующие биографический метод, называют «нарративной памятью»[437]. Здесь представлены семейные истории и образцы индивидуальной памяти, пропущенные через идеологические, политические и образовательные фильтры восприятия события современным поколением. Затем — «голоса сверху», которые звучат в публичных высказываниях представителей власти, к примеру чиновников отдела культуры городских управ, отвечающих за организацию коммеморации и транслирующих официальные версии события. И наконец, «голоса сбоку», представленные «экспертами памяти» — профессиональными историками, социологами, этнографами, краеведами, сотрудниками музеев, работающих не только в традиционных, но и в современных музейных формах (музейные шоу, квесты и прочие мероприятия, проходящие в реальном и виртуальном пространствах).

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ВЫЗОВ

Изучение подобного «многоголосия» представляет не только методическую проблему выявления и анализа содержания разнообразных голосов, но и методологическую проблему, связанную с избыточно широким пониманием самого феномена исследовательского поля памяти[438].

В этом проявляется методологический вызов, суть которого состоит в том, что полевое исследование не может использовать одновременно несколько понятий исторической памяти относительно одной темы, в нашем случае крестьянского восстания. Это похоже на попытку разглядеть нечто, используя одновременно несколько пар очков. Особенно важно определиться с понятийным рядом, когда речь идет о междисциплинарном проекте с использованием гибридного метода исследования. Представителям разных дисциплин желательно найти консенсус в рабочем понимании «исторической памяти» при выполнении общего проекта. В качестве рабочего нами используется следующее понимание исторической памяти как устойчивой системы представлений о прошлом, воспроизводимой обществом или отдельными сообществами.

Наиболее распространенными понятиями, которые продуктивно используются исследователями сейчас, выступают индивидуальная, семейная, социальная, коллективная, публичная, культурная память[439]. Отметим, что все эти определения отрицают возможность существования «нулевой исторической памяти» о любом событии, в нашем случае о крестьянском восстании в Западной Сибири. Несмотря на это, наши респонденты часто говорят, что ничего не знают или не помнят о событии.

Вот попытка диалога с респонденткой 1930 г. р., жившей в детстве в тех местах, где проходило восстание.