Чужое небо (СИ)

Лишь теперь Баки, кажется, стал понимать и ассоциировать окружающую обстановку.

— Это магазин? — выпутывая руки из тесных рукавов, Барнс окинул помещение более смелым взглядом. На огромных окнах-витринах висели плотные бархатные шторы, на стенах — хоть и незнакомые, но приятные глазу картины. В центре стояло много мягкой мебели, по периметру — шкафы, стеллажи, вешалки, все завешенные одеждой, как показалось Баки с первого ознакомительного взгляда — на любой случай, вкус и погоду. Со второго взгляда он пришел к выводу, что такого количества новой одежды, собранной в одном месте, не видел никогда в жизни. Во времена Великой депрессии, а потом и в войну как-то не довелось. В плену и подавно.

— Прямо скажу, не всякий с улицы сюда зайдет. Хотя бы потому, что большинство москвичей еще свято верят, будто изнутри это здание — сплошные, оставшиеся после войны казармы. По большей части, они не далеки от истины, но верхи Партии в личных целях уже приступили к восстановлению былого величия ЦУМа, — она показательно развела руки в стороны, давая понять, что есть русское «ЦУМ». — Да, это магазин. Для элиты.

Барнс промолчал, предпочтя просто смотреть и, словно губка, впитывать образы роскоши, которой, оказывается, даже после прокатившейся волной опустошения войны, располагал безжалостно гнобимый всей Америкой Союз.

К элите Баки себя не относил ни до, ни, тем более, после войны, но так уж легли его карты: он стоял сейчас один в огромной костюмерной, словно актер мирового значения, вокруг которого все вились. И пусть не было тех самых «всех», зато была она, одна, для Баки стоящая целой команды обычно шумных и совершенно бесполезных помощников.

Барнс провел в изоляции год, половину из которого он валялся голым на полу или лежал, обмотанный проводами и бинтами, на операционном столе, поэтому у него не было даже смутного понятия о том, какая одежда могла бы соответствовать отведенной ему роли. Это притом, что сама мысль «разрешено смотреть на всё, трогать всё, на что упадет глаз, и совершенно безвозмездно забрать всё, что понравится и подойдет» — казалась ему дикой, нереальной.

Баки видел себя в зеркале почти каждое утро, но оно было маленькое, только для лица, при особенном желании, для шеи и верхней линии плеч, но никак не для всего его роста. Прежние охранники в шутку, а новые всерьез и часто почти в открытую говорили ему, что продовольственная доставка работает едва ли ни на него одного. Он почти не переводил наедаемые калории в физическую нагрузку, и в последнее время этот факт его несколько беспокоил, особенно, в отсутствии достаточного количества отражающих поверхностей и возможности заручиться чужим непредвзятым мнением.

От пола до потолка зеркало в золоченой раме, что стояло в предусмотрительно отгороженной от остального зала примерочной, явило Барнсу не слишком уж печальную картину — все его внушительные размеры складывались не из жира, как можно было ожидать, а из самых настоящих, проступающих рельефом мышц, каких Баки упорно не помнил у себя ни когда преуспевал в спорте, ни даже когда проходил медкомиссию для вступления в армию.

Она не спрашивала его размеров, о которых Баки сам понятия не имел, но вся одежда, что она давала ему, неизменно оказывалась подходящей, и даже надев рубашку и свитер, Барнс не почувствовал себя скованным в груди или плечах. Не ношеные, с чужого плеча, не лежалые и сырые, все вещи пахли как-то по-особенному — новой, дорогой тканью, которая не кололась и от малейшего неосторожного движения не рвалась просто потому, что уже была заношена до дыр.

Волосы Баки снова отросли, всклокоченные шапкой и примеркой, они выглядели небрежно и неухоженно, но заботиться об этом сейчас было просто некогда. Мужчина пытался причесать жесткие пряди пальцами, пригладить их, ровно до тех пор, пока она, устав искоса наблюдать мучения, не подошла к нему сзади. Медленно, зная, что он увидит каждое ее движение в зеркале, она коснулась его головы.

— Для этого придумана расческа, ты знал?

Барнс честно не рассчитывал, что с его лохматой гривой возможно будет сладить, пока вышеупомянутая расческа не появилась в ее ловких руках — и волосы получилось очень аккуратно зачесать назад, чтобы они перестали торчать, как попало. Глядя на свое отражение, Баки был уверен, что сам когда-то давно делал точно также, когда, также как сейчас случалось, что волосы отрастали, а постричь их не было возможности. Баки никогда не был Нарциссом, нет, но сейчас на свое отражение засмотрелся. Гладко выбритый и причесанный, он, оказывается, выглядел почти также молодо, как на той фотографии из досье, хотя самому ему часто казалось, что после всего пережитого он должен быть дряхлым стариком, седым до последнего волоса. И не важно, что прошел только год с небольшим, потому что Баки он все равно показался целой вечностью, а все, случившееся до, словно и не случалось вовсе, не с ним, не в его жизни.