Чужого поля ягодка

Вынужденно улыбнувшись ей, Миль села, отпила воды из протянутой чашки. Приходила в себя быстро — ментобросок был коротким. К тому же Бен вместе со словами успел передать ей очень многое. Она знала теперь, что он и в самом деле чувствует себя сносно, и раны его зажили и совсем не болят, и что бабочка не обманулась — он очень глубоко, где-то там, внизу… и очень скучает по ней. Так что — оно того стоило.

…А рядом — чьё-то ласковое ментокасание приглашало к контакту. Миль сняла блокировку и с благодарностью приняла это присутствие: Ландани излучала столько душевной симпатии, что казалось просто невозможным её оттолкнуть.

«Всё хорошо, Ландани, — утешила её Миль. И добавила с горечью: — Я надеюсь».

«Так тебе лучше? — улыбка осветила круглощёкое личико. — Ты меня напугала. Но — я чувствую: ты очень сильная».

«Да, Ландани, мне лучше. И я сильная», — однако хотелось плакать…

«Вы сами производите одежду?» — поинтересовалась Миль, затягивая на талии поясок и разглядывая себя в зеркале. От косметики она привычно отказалась, как и от украшений, которых в шкатулке хватало.

«Частично. Остальное меняем у других Племён, — охотно рассказывала Ландани. — Мы со всеми Племенами торгуем. У нас очень хорошие лекарства. И женщины наши тоже очень нравятся», — лукаво добавила она, зачем-то настойчиво прикладывая к волосам Миль то одну, то другую красивую безделушку, хотя Миль уже решила не навязывать сегодня Гребню ничего другого — тот почему-то сразу воспротивился соседству посторонних украшений на хозяйке… Выяснять, а что так, времени не было, и Миль просто уступила артефакту — в этом вопросе ему виднее.

«Н-ну-у… если они похожи на тебя, то, конечно, не могут не нравиться», — согласилась Миль, улыбнувшись.

Ландани была очень быстра в движениях, и, наряжая Миль, то и дело задевала её или вскользь прижималась на миг. Поэтому Миль знала теперь, насколько мягкое, нежное тело у Ландани…

«В отличие от моего, — подумала Миль, проводя ладонью по своим плотным, скорее даже твёрдым маленьким узелкам мышц под туго натянутой кожей. И фыркнула тихонько: — Хотя… кажется, в объятьях Бена вы, госпожа, намного смягчаетесь… Но Ландани-то в мужских руках, вероятно, просто шоколадкой тает…»

И упрекнула себя — что за сравнения… Тем более, что воспоминания о муже опять всколыхнули затаившиеся было тоску и беспокойство. И чуткая Ландани тут же поскучнела, уловив перемену настроения гостьи.

«Знаешь, Ландани, я пожалуй, передумала. Не хочется мне никуда идти, передай мои извинения Горному Вождю».

Ландани широко распахнула ресницы и покачала головкой:

«О, если бы ты сказала об этом минутку назад! Я только что ответила на вызов Вождя и сообщила, что, по-моему, ты готова. Он прислал эскорт».

«Почему он всё время обращается не ко мне?! — рассердилась Миль. — Могу ведь я и передумать?»

Ландани пожала округлым плечиком:

«Можешь, конечно. Но он и обращался сначала к тебе, да ты думала о чём-то своём. Ты всё время то здесь, то нет, то и дело закрываешься и грустишь. С твоим мужем всё хорошо, это правда! — и она ласково провела пальчиками по плечу Миль. — Не надо так беспокоиться».

Миль явственно ощутила исходящие от неё покой и искреннюю заботу, расслабляющее тепло, безмятежную, как в детстве, радость, беззаботность… лёгкость, обволакивающую сладким облаком, и непоколебимую, проникающую в самую душу уверенность: всё будет не просто хорошо — всё будет восхитительно. Слегка оцепенев в горячих волнах, почти задремала, как кошка на солнышке… Понаслаждалась… и, встряхнувшись, вышла из всего этого блаженного безмыслия с усилием, как из ванны с мёдом.

Пухлые, мягкие ладошки размеренно гладили её по волосам, а в воздухе, казалось, ещё витал приторно-сладкий ментофлёр…

«Тебе легче? — нежно спросил Ландани. — Посиди со мной ещё, тебе будет хорошо. Я умею успокаивать. Лучше всех умею в нашем Племени».

«Спасибо. Не надо. Ты, наверное, добра желаешь, Ландани, но навеянные тобой грёзы грёзами и останутся, и ничего не изменят…»

«Я же говорила — ты сильная, — печально поникла Ландани. — Ты не хочешь счастливых снов. А ведь очень многие отдали бы всё, только бы спать и никогда не просыпаться».

«Мой счастливый сон — вот он, Ландани. Здесь и сейчас».

«Тогда твоё счастье горчит…»

«Истинное счастье, как и истинная свобода, всегда горчит. А Гийт любит греться у твоего призрачного огня?» — полюбопытствовала Миль.

«Не так уж мой огонь призрачен! — сверкнув чёрными искрами очей, возразила Ландани. — Порой человеку нужна передышка, чтобы набраться сил и жить дальше. Но Гийт… Только иногда… Он тоже сильный. И он — Вождь, — с гордостью закончила она. И пожаловалась: — Он не может грезить, он лишь отдыхает время от времени… А разве тебе не хочется отдохнуть? Может, вы вдвоём захотите моих грёз…»

Миль прервала её:

«Побереги свои силы для нуждающихся в них. А мне пора. Вождь ждёт уже и так достаточно долго».