— А то вот… — он потряс промасленным газетным свёртком, с одуряющим запахом рыбной копчёности, — и даже разделать негде! Напасть какая-то, право слово!
Отец с дядей Петей переглянулись…
— Да я недолго! — заторопился мужчина, — Понимаю, что поговорить вам хочется, но сами видите…
Он повёл рукой, показывая, что чахлый скверик, и в самом деле, сегодня переполнен, и если просто выпить пива, привалившись спиной к стволу дерева и не теснясь, вполне возможно, то вот почистить рыбу, ну никак!
Смущённо улыбнувшись, дядька пожал плечами, показывая, что так бы он, конечно, не стал лезть… но сами видите!
Видим, да… Да и возраст у него, при ближайшем рассмотрении, явно за шестьдесят, и неплохо так. Но несмотря на возраст, язык не поворачивается назвать его стариком.
— Давай, — чуть нехотя согласился дядя Петя, подвигая газетный натюрморт на пеньке.
— Вот спасибо! — обрадовался мужчина, раскладывая свою газету и ловко разделывая копчёную рыбу, — Да вы угощайтесь! Знакомый прислал с Камчатки, с оказией.
— Благодарствую, — охотно согласился подобревший дядя Петя, не став отказываться или скромничать. Ну а мы с отцом, привыкшие к северной рыбе, взяли по чуть, просто из вежливости.
Пошёл обычный трёп за футбол и международное положение. Я в такие разговоры не лезу, да и не особо слушаю, хотя наверное, и надо бы…
— Отойду… — отставив кружку, сообщил дядя Петя, заторопившись за сараи. Проводив его глазами, наш новый знакомец усмехнулся и, уколов меня глазами, наклонился к отцу и очень быстро сказал несколько слов на идише.
Я разобрал несколько слов, но по отдельности, без связки с другими, они совершенно бессмысленны…
… а отец явно всё понял и весь напрягся, как перед прыжком. Ну и я… приготовился…
А этот… кто бы он ни был, несколькими глотками допил остатки пива, подхватил рыбу вместе с газетой, и снова — несколько слов на идише, от которых отца чуть отпустило.
— Вот так вот, — уже на русском сказал мужчина, вставая и подмигивая мне.
— Ну, счастливо! — он пожал руку отцу, мне и снова подмигнул, — Ещё увидимся!
Десяток секунд спустя он растворился среди прохожих, как и не было…
— Кто это был? — оглянувшись, поинтересовался я, — КГБ?
— Нет, — медленно отозвался отец, — не думаю…
Глава 5
Квартирный вопрос
— Да кто ж знал-то… — шумно вздыхает широколицый, простоватого вида парень в замасленной, не отстирывающейся одежде сельского механизатора, щурясь от солнца, неистово светящего через открытые ворота ангара, — ну, есть чертежи…
В поисках поддержки он просительно оглядывается на товарища, с ленцой опирающегося на полуразобранный механизм, и тот, сочувственно подёрнув широкими плечами, сплёл словесную конструкцию из мата и междометий, полностью удовлетворившую напарника. Отец на это, привычный ко всякому, только вздёрнул бровь, поощряя говорить дальше, снова уткнувшись в чертежи.
— Ну и вот… — развёл руками широколицый, со страдающим видом несправедливо обиженного человека, — оно так и всегда, но кто ж, ети их, знал⁈
— Да вот оно и вот, бляха-муха! — сочувственно, и даже, пожалуй, с некоторым вызовом, согласился с ним сельский богатырь, перекинув папироску из одного угла рта в другой, — Понапридумывают херо́ту всякую, а ты голову ломай! А она, голова, у меня одна, и, бляха-муха, не для того!
— Ага! — закивал первый, неловко переминаясь с ноги на ногу, шумно вздыхая, отфыркиваясь по лошажьи и закусывая верхнюю губы вместе с обильными усами, изрядно уже пожёванными, — Нет, так-то оно так… всё правильно!
Не умея подобрать слов, он снова оглянулся на более интеллектуально одарённого товарища, и тот, сплетя воедино междометия и мат, полностью его поддержал, закончив, впрочем, почти членораздельно.
— … а главное, туды их… сейчас, а⁈ У нас план горит и жопы уже к сидушкам намертво пришкварились, а они, мать их, пригнали! Нате! Пользуйтесь, туды вас… осваивайте! Ёб их… чтобы им глушаки к пердакам приварить, изобретателям херовым!
— Ага, ага… — размашисто закивал широколицый, — и председатель гавчет! Ему, значит, хвоста понакрутили и под хвостом, того… смазали скипидаром через клизму, вон он и того…
— А тут — чертежи, бляха-муха! — веско подытожил атлет и, затянувшись глубоко, докурил папиросу, потушив её о мозолистую ладонь.
Отец, не ответив, вздохнул еле заметно и широколицый тёзка снова затоптался, всем своим видом и поведением напоминая циркового медведя, попавшего в новую для себя обстановку и ни черта не понимающего. Вот и стоит, растерянный, топчется и ждёт команды дрессировщика.
— Та-ак… — протянул отец, наклоняясь чуть ниже над чертежами, — вот оно что! Действительно, мудрёно…
— А я о чём! — воспарил тёзка, оглядываясь, за-ради поддержки, на прочую сельскую мазуту, возящуюся с техникой в ангаре, и с нескрываемым любопытством прислушивающуюся к беседе, отпуская специфические ядрёные комментарии, — Они, ети их, не знали, что ли, куда и кому технику делают! Понапридумывают всякого, дисиртаций и рацпредложений понаделают, а там хоть трава не расти! Ты вот, Аркадьич, не сразу разобрался, хотя на что стоумовый, а уж мне куда⁈