Чужой среди своих 2 (СИ)

Отец, не отвечая, покивал, и, оторвавшись от карты, полез в железные внутренности, глазами приказав мне подать нужные инструменты.

— Так это… — переглянувшись с товарищем, неуверенно спросил широколицый, — Аркадьич, ты того… скажи председателю, а? А то ведь сгноит, сука такая! Он ведь, падел шерстяной, злопамятный! За нами, если что, не заржавеет, ты не думай!

Зачем-то подмигнув мне, он выразительно щёлкнул себя по горлу и осклабился.

Он, кажется, хотел сказать что-то ещё… но длинный гудок подъехавшего ГАЗика сорвал резьбу с мыслей сельского механизатора.

— Да чтоб его… — оглянувшись и нешуточно перекосившись широким лицом, тёзка суеверно сплюнул на бетонный пол ангара, — помяни чёрта!

Председатель, упитанный агрессивный колобок, задыхающимся астматичным мячиком влетел в ангар, сходу облаяв подчинённых, стукнул мясистым кулаком по животу моего широколицего тёзки, пообещав ему и всем его родственникам, а также домашним животным, обширную и разнообразную сексуальную практику.

— … и бабушку твою… — раз за разом вколачивая кулак, свирепо обещал председатель, брызгая слюной и гневом.

Отец, не обращая на это представление внимания, вылез из железных потрохов, неторопливо обтёр руки, и подошёл к председателю, разом смягчившемуся, и я бы даже сказал — очеловечившемуся. Вот только что — хтонь страшная, из русских инородных колхозных сказок, и нате — человек как человек, немолодой и усталый низкорослый толстячок с округлой, несколько бульдожьей физиономией, плешивый и бровастый.

— Здоров, Аркадьич! — колобок крепко пожал руку отцу, и, не отпуская, попытался заглянуть ему в глаза, — Ну что?

— Здоров, Александр Дмитриевич, — неторопливо отозвался отец, — Да разобрался, конечно, хотя и мудрено было.

— Уф-ф… гора с плеч! — заулыбался тот, отпуская наконец-то руку, — А то бы…

Он отчаянно махнул рукой, и я понял, что его наверху, наверное, точно так же матерят и грозятся разным нехорошим. И если даже не лупят вот так вот, то, как минимум, кидаются папками и чернильницами!

— Да! — будто вспомнил отец, — Ты на своих охламонов, в самом деле, не слишком бы ругался! Техника, случаем, не экспериментальная?

— Думаешь? — налился кровью и подозрением колобок-председатель, разбухнув мало не вдвое и вызвав у меня своеобразные непечатные ассоциации, делиться которыми я не стал, — Ах вот оно что… удружили, значит? Подкинули…

В глазах его будто проскакали туда-сюда костяшки счетов, а в зрачках, кажется, полыхнуло пламя.

' — Голодные игры практически, номенклатурно-бюрократические' — ёрнически подумал я, отслеживая метания чужой души и пытаясь не показать этого мимикой и взглядом. Страшненький, на самом деле, дядька…

Власти у него — здесь, в вологодском колхозе, ох как немало! А на своём посту он, между прочим, с сорок четвёртого года, и это — характеристика! В том числе и методов руководства…

— Да, чуть не забыл… — председатель уже сильно не здесь, а где-то там — в битве на выживание с заклятыми врагами. Он уже заряжает баллисту анонимками и сигналами, строит укрепления из отписок и постановлений, набирает в войско верных вассалов и договаривается с союзной номенклатурой об ответном набеге, — Вот, тебе передать просили…

Сунув в руки отцу бумажный пакет, хищный колобок потерял к нам всякий интерес, и, мазнув напоследок взглядом, выкатился из ангара. Что-то там, снаружи, он счёл достойным своего внимания, и яростный председательский мат, прозвучавший боевым кличем варварского вождя, поднял над полем ворон.

— У тебя руки чистые, распечатай, — велел отец, усаживаясь на чурбачок и доставая из кармана папиросы.

Обтерев для верности руки, аккуратно рву пакет, видя, как дрожат у отца руки, и как спички, раз за разом, ломаются от безуспешных попыток прикурить. Внутри — казённый конверт…

… и руки теперь задрожали не только у отца. Осторожно вскрываю его, и читаю:

— … реабилитация… — а буквы, чёрт бы их подрал, расплываются и пляшут перед глазами, — … за отсутствием состава преступления…

— Д-дай! — выдохнул отец, — Не в руки! Так держи…

Он прочитал письмо, а потом ещё, и ещё…

— Ну, вот… — криво усмехнувшись, сказал он, — я теперь полноправный гражданин СССР…

В несколько затяжек докурив папиросу, он некоторое время молча сидел, глядя перед собой, и кажется, даже не мигая. А механизаторы, деликатно отошедшие, пока я вскрывал пакет и письмо, вроде и не подглядывали, но каким-то неведомым образом уже в курсе и звякают стеклом, поглядывая в нашу сторону.

— Ну, Аркадьич… — широколицый тёзка широким жестом протянул отцу наполненный до краёв стакан, — прими!

Отец взял его, и выпил, как воду, не морщась и не закусывая.

— Ну… давай! — мозолистая пятерня тычет стакан мне в лицо, — Давай!

— Не… не любитель! — кошусь на еле заметно усмехающегося отца, малость отживевшего и закурившего по новой, — Да и так…

— А чего? — не понял парень, чуть даже обидевшись, — Работаешь, как мужик… А-а, всё-то у вас, городских, не как у людей! Я вот с десяти лет работаю в колхозе и, значит, наравне со всеми стакан в обед! А как иначе-то?

— Да уж… — вздохнул отец, — иначе никак!