Радовала природа: над головой шелестели кроны могучих деревьев, без умолку многоголосо заливались лесные птахи. Ни командного окрика, ни построений на плацу – ничего такого, что могло бы испортить настроение. Знай окуривай дежурство крепким табачком. Главное, чтобы с погодой повезло, чтобы дождь не нагрянул: спрятаться особенно некуда, а плащ-палатка спасает не всегда.
Младший сержант Елисеев попал в запасной полк после ранения в ногу, а Курбатов был призван с Южного Урала и с особой горячностью рвался на фронт. На его вопросы о передовой Елисеев только хмурился и глухо отвечал:
– Навоюешься еще, – и негромко добавлял: – Если, конечно, в первом бою не убьют.
Вчера вечером по разбитой грунтовке тягачи увозили побитую технику: танки с поломанными и пробитыми башнями, гнутые лафеты пушек, сгоревшие машины и много всего такого, что можно было назвать металлическим ломом – все обожженное, закопченное, помятое, расплавленное. А ведь совсем недавно оно стреляло, гремело, сеяло смерть, выглядело устрашающим. Сейчас же было раздавлено, убито, сломлено безо всякой надежды на воскрешение. Бронированный металл волокли на переплавку, чтобы дать ему жизнь в новом обличье.
За разбитой закопченной техникой следовала на переформирование редкая колонна уцелевших бойцов. От прежнего шика, с каким они двигались на фронт в маршевых ротах, не осталось и следа. Прожженное и пропахшее порохом обмундирование выглядело основательно потрепанным. Усталые, с почерневшими небритыми лицами, они едва волочили ноги, мечтая об одном – ухватить для сна хотя бы пару часов. Из полевого госпиталя на дребезжащих полуторках в сопровождении милосердных сестричек вывозили тяжелораненых.
В какой-то момент поредевшая в боях колонна поравнялась с маршевым батальоном, браво шедшим на передовую. Солдаты, одетые в новенькое обмундирование с шинелями через плечо, вдруг неожиданно оборвали праздный смех и приглушили разговоры. С тревогой вглядывались они в измученные, замыленные лица бойцов, шедших на переформирование. Каждый из них невольно примерял к ним собственную судьбу. Удастся ли уцелеть в такой передряге, где горит и плавится даже железо?
– Видал? – спросил младший сержант Елисеев у Курбатова, когда строй солдат скрылся за плотным потоком машин.
– Печальное зрелище, – уныло отозвался Курбатов.
– Это все, что осталось от одного полка. На войне полк живет неделю.
С левого берега реки Уши немцы были выбиты еще несколько дней назад. Подразделениями НКВД район был очищен от разного рода недобитков – бывших полицаев, лиц, заподозренных в сотрудничестве с немцами, от тех, кто внушал подозрение. Всех их отправили в фильтрационный лагерь для дополнительной проверки, так что зону можно было назвать относительно «чистой».
Но война продолжалась, а потому бдительность терять не следовало. Под контролем находилась площадь около трех километров, через которую проходили два глубоких оврага. Левым песчаным берегом тянулась неширокая, но глубокая речка с мутной глинистой водой. За рекой располагался еще один дозор. Так что, когда Елисеев и Курбатов обходили район по кругу, они нередко сходились с однополчанами, всегда приветливо махавшими им при встрече.
За прошедший час через охраняемую территорию прошли три женщины с корзинами, у двух были аусвайсы, выданные еще немецкими властями, а вот у третьей оказалось предписание, позволявшее находиться в прифронтовой зоне. После недолгого разговора женщин решили отпустить – аусвайсы сейчас у половины местного населения, находившегося в оккупации, и подозревать каждого в сотрудничестве с немцами было бы неправильно. Бабоньки и так натерпелись в оккупации, а тут еще свои будут чинить препятствия!
Дважды пробежали пострелы по своим мальчишеским делам, но с них спрос невеликий: для них запретов как будто не существует вовсе.
Младший сержант Елисеев вспомнил недавний случай, произошедший в соседней части, когда беспризорная пацанва облюбовала место для ночлега на складе вооружения, где, по их мнению, было спокойно и тихо. Караул отловил бедолаг и просто надрал им уши, строго наказав, что, если в следующий раз они появятся на охраняемом объекте, их придется выпороть ремнем.
Бойцы дозором прошли вдоль леса, пересекли заросший осокой и папоротником овраг, вышли к реке, протопали по песчаному берегу и уже напрямую направились к замшелому столетнему поваленному стволу, где неизменно перекуривали во время каждого обхода. Место во всех отношениях удобное: отсюда открывался вид на лиственный лесочек, а еще просматривалось верховье оврага, волнисто разрезавшего круглую поляну, поросшую высокими ромашками.
Молча расположились на бревне, сосредоточенно свернули цигарки и дружно закурили, добавив к лесному чистому воздуху табачного дымка.
– Товарищ младший сержант, а кем вы были до войны? – спросил Курбатов.
Рядовой Курбатов обращался к Елисееву строго по уставу, не забывая, что у старшего товарища имелся немалый боевой опыт.