Чужой своим не станет

Вошли в хату, невольно пригнувшись, – низкий потолок давил на голову. В хате – ухоженная беднота, пол выстлан темными узкими досками. У небольшого окошка стоял стол, покрытый застиранной тряпицей, по обе стороны от него – крепкие низкие лавки. В центре стола – алюминиевое блюдо с краюхой хлеба, неровно укрытой ветхой марлей.

– А где тут хозяйка? – громко выкрикнул Рыжков, стуча каблуками по дощатому настилу. – Кто бойцов Красной армии молочком напоит?

Со стороны огорода глухо хлопнула дверь, и в комнату впорхнула босоногая девчушка лет семнадцати в длинном узорчатом сарафане. На голове у нее – пестрый платок, подвязанный под острым подбородком.

– Батюшки! – радостно всплеснула она руками. – Солдатики, родненькие!

– Здравствуй, дивчина, – проговорил Рыжков, осматривая ладную фигурку. – Как звать-то тебя?

– Полина.

– Нам бы молочка холодненького, Полина. – Кивнув на Штольце с Ганцем, прошедшим в избу, проговорил: – Мы тут этих сволочей целую неделю выслеживали, все ноги до мозолей стерли, пока сюда дотопали.

– Ах вы, ироды! – бросилась девушка с кулаками на шагнувшего вперед гауптштурмфюрера. – Вот тебе! Вот! – она старалась достать кулачками до лица немца.

– Но-но, девонька, – оттащил девушку Рыжков. – Так нельзя, он же пленный. Что же это будет, если мы всех пленных так колотить станем?

– А как они с нашими пленными поступали? – неожиданно яростно вспылила Полина. – У нас там за деревней в сорок втором лагерь для военнопленных был, так они их, ироды, всех постреляли!

– Что я могу сказать, – кашлянул в кулак Рыжков. – Сволочи, одним словом!

– А в прошлом году четверо красноармейцев из плена бежали, до партизан хотели дойти, в Святичах спрятались, в трех километрах отсюда, так немцы с полицаями прознали, больших и малых в амбар согнали, соломой обложили и подожгли. Никто не уцелел! Да я бы этих гадов!

– Хватит, девонька, – Рыжков оттащил разгневанную девушку от гауптштурмфюрера Штольце. – Нам еще до штаба его довести нужно. Посиди здесь, успокойся!

– Они же столько наших поубивали, – не сдавалась молодая хозяйка, едва сдерживая слезы. – Брата моего убили, когда он со школы шел. А ему только пятнадцать лет было. А другого брата в Германию угнали. Батьку застрелили. Ему немец что-то кричит, а он совсем не слышит. Он ведь с Империалистической еще оглох. Так немец застрелил его и дальше пошел. Теперь у меня ни батьки, ни мамки нет, – прикусила губу девушка, готовая разрыдаться.

– Да успокойся ты наконец! – прикрикнул на нее Рыжков. – Никуда они не денутся от нашего народного гнева, мы их всех к ответу призовем. Ни один гад от нашего возмездия не уйдет!

– Лютовали здесь немцы, – глухо произнесла девушка.

– Ох, вижу, с характером ты, девка. Это хорошо! Не пропадешь. Разберемся мы с ними. Ну что, хозяйка, уважишь – принесешь нам молочка? Такого, чтобы скулы от холода сводило.

– В подполе у нас молоко, сейчас принесу, – поднялась Полина и ушла в соседнюю комнату. Громко хлопнула крышка погреба. Через несколько минут она вернулась с глубокой крынкой. – Пейте, оно холодное, свежее. Сегодня у бабки Дуси на репу обменяла.

– Ох, молодец ты, девонька, – осторожно принял из девичьих рук крынку Рыжков. – Посудина какая холодная. – Прильнув к глиняному краю бесцветными губами, он принялся жадно пить. Оторвавшись, проговорил: – Жирное, сытное, как будто отобедал.

– Рыжий, ты бы не все выпивал, другим оставь, – протянул руки Феоктистов. – Все нахваливаешь, а нам бы самим убедиться!

– Держи, – передал ему Рыжков крынку с молоком.

– О, добре! – Феоктистов принялся жадно пить, делая судорожные глотательные движения. Напившись, вернул крынку девушке.

– Полина, а перекусить что-нибудь у тебя будет? Может, картошка молоденькая, от мяса бы тоже не отказались.

– Картошка у нас будет, – с готовностью отозвалась девушка. – Только вот ее подкопать нужно. Я сейчас, – метнулась она к двери.

– Да что же ты за егоза такая! – посетовал Рыжков. – Давай я тебе помогу, что ли. Не дело такой дивчине на огороде лопатой ковыряться.

– Я привычная.

– Все-таки я помогу! – настаивал Рыжков.

– Пойдемте, ежели желаете, – проговорила девушка, слегка пожав плечиком.

– Рыжий пошел комсомольскую свадьбу играть, – выкрикнул Феоктистов. – А нас почему не приглашаешь?

Уже затворяя дверь, Полина услышала, как раздался громкий смех. На душе отчего-то сделалось тревожно. Вышли на огород – аккуратный, ухоженный. Выстроившись в ровные ряды, будто солдаты на плацу, росла картошка; по соседству тянулась к небу редька, на небольшом пятачке поспевала петрушка.

– Ой, какая я дуреха! – всплеснула девушка руками. – Я же про мешок забыла, куда же мы все это накладывать будем. Сейчас я принесу, он в сарае, – метнулась девушка к дворовым постройкам, стоявшим в дальнем углу двора.

– Постой, я тебе помогу, – устремился следом Рыжков. – Без меня тебе не справиться!

– Дяденька, не переживайте, я сама справлюсь, – запротестовала Полина.

– Ничего… Вдвоем оно сподручнее, – попридержал он скрипнувшую было дверь.