Clarity (СИ)

Все встало на свои места. Они не могли просто так ее вытаскивать из дома битых два часа только затем, чтобы продемонстрировать семейные ценности Хейлов. Лилиан всего десять, а вот старшенькой уже семнадцать, очень выгодная партия.

— Милая… — начал отец.

— Не надо, — отрезала Корнелия, сильнее замыкаясь в себе и обнимая себя за плечи.

Большой особняк и садовые гномы на лужайке за железными воротами с закрученными узорами — первое, что бросилось в глаза Корнелии, стоило ей выйти из машины. От ощущения неправильности и какой-то театральности происходящего Корнелию замутило. Ком в горле не желал исчезать и после того, как дверь их семейству распахнула крупная, румяная женщина со светлыми волосами, заплетенными в косу.

— Ох, а Седрик недавно вышел, — улыбаясь, сказала миссис Элиот.

Корнелии на минуту показалось, что на нее вылили ведро ледяной воды. В глазах потемнело. Осознание всего произошедшего навалилось, и впервые, наверное, за долгие недели боль пронзила ее.

Было ошибкой приходить сюда.

— Мне нехорошо, — издалека услышала она свой высокий голос. — Я возьму такси.

— Что? — всплеснула руками миссис Хейл, мгновенно цепляясь за ее плечо. — Милая, не выдумывай.

Но Корнелия уже развернулась и дрожащими руками надевала пальто.

Уже дома, свернувшись калачиком, Корнелия впервые за много дней проплакалась вволю.

Потом она спустилась на кухню, нашла остатки заплесневелого сыра, кусочек лазаньи и прокисшее молоко. Вздохнув, она смела с полок жалкие остатки еды и, наконец-то, взяла в руки телефонную трубку, впервые, с тех самых пор, как вернулась из Меридиана. Им с Элион давно следовало поговорить, но у Корнелии не хватало сил начать разговор первой. Ведь там, где Элион, там разговоры о Меридиане, о Фобосе и, конечно, о том, о ком думать больнее всего, а не думать просто невозможно. Поэтому она прижимала трубку к груди, наверное, еще целый час до того, как в замочной скважине повернулся ключ, и топот Лилиан по коридору поставил точку в уединении Корнелии. С кухни раздавался чей-то приглушенный смех и незнакомые голоса. Звонить Элион сейчас опять стало невозможным, и Корнелия со скрытым облегчением выдохнула и отложила трубку. Спустя еще минут двадцать к ней постучали.

— Корни! Спускайся пить чай!

Корнелия едва не закатила глаза, только вот что толку, если ее никто не видит.

— Я не буду, — глухо буркнула она в сторону. — Мы уже не в гостях, необязательно изображать нормальную…

— Корнелия! — громко и раздраженно позвала мать, обрывая ее на полуслове.

В дверь снова настойчиво постучали. Откинув одеяло, она спрыгнула с кровати и распахнула дверь. После сумрака ее комнаты, освещаемой только экраном ноутбука, от слепящего света в коридоре ей пришлось зажмуриться. И только этот факт, вероятно, сохранил ей остатки самообладания. Потому что иначе сознание оставило бы ее просто от нереальности происходящего.

— Корнелия, — тихо позвал ее такой удивительно знакомый голос, что внутри все задрожало и свернулось в один гигантский ком из нервов.

Он ведь даже не снился ей, как она не умоляла мозг подарить ей несколько минут иллюзии счастья. Так и сходят с ума, верно? Предательские слезы, которые ей с трудом удалось подавить несколько часов назад, снова подбираются ближе к векам, и она сильнее смыкает их. Нет, она не верит. Этого просто не может быть.

— Корнелия, — нежно зовет ее голос, и прохладные пальцы неуверенно и робко касаются ее руки, неожиданно вырывая ее из замкнутого круга начинающейся истерики.

Корнелия открывает глаза.

Ошибки быть не может, это Седрик. Он стоит перед ней, такой прекрасный и одухотворенный с этими дурацкими розами в руках и какой-то белой коробкой, а она превратилась в скелет за эти два месяца. Ей начало казаться, что слезы действительно могут закончиться. Пока она снова и снова вспоминала тот день в подземельях, Седрик был жив и, кажется, доволен жизнью. Она в два шага оказалась рядом и залепила ему звонкую пощечину, а потом, будто испугавшись того, что сделала, прижалась к нему со всем своим одиночеством и болью, что копилась несколько месяцев у нее в груди.

Настоящий… Он настоящий, из плоти и крови, живой и теплый, а под ухом у нее колотится горячее сердце. Страшная мысль поражает ее, стоит ей услышать этот новый быстрый ритм в его груди. А вдруг это не он? Вдруг это кто-то просто похожий на Седрика? Корнелия молниеносно отшатывается, но он ловит ее за руки и притягивает обратно, стирая с ее щек дорожки непрошенных слез совсем как тогда, в подземельях Фобоса. И это движение такое знакомое и родное, что сомнения ее оставляют, и она утыкается носом ему в плечо, позволяя его рукам ласково гладить ее затылок и спину.

Боль из ее груди никуда не девается, просто будто смешивается с чем-то новым, и Корнелия осторожно, будто все еще не веря в реальность происходящего, впускает это новое чувство.

****