Come with the pain (СИ)

Горло содрогается в попытке схватить немного кислорода, и Луи кладёт ладони на кадык, надавливает, а потом и вовсе впивается ногтями, царапая кожу. Никакой импровизации, Луи делает лишь то, что делал с ним монстр. Он помнит каждое движение до мельчайших деталей, каждый оттенок боли, той или иной, которая ломала и калечила, выстраивая заново. Все эти воспоминания хранились им бережно в дальнем, самом тёмном уголке души, вырвавшись на свободу благодаря комете и подаренной ею возможности.

Малыш под ним бьётся выброшенной на берег рыбой, но исход ночи предрешён. Луи наваливается сверху, чуть вздёргивает и будто вновь чувствует, как лопатки обжигает болью от трения о деревянный пол. Внутри, на периферии сознания, капают секунды, и Луи отвлечённо считает их. Ещё несколько, и сопротивление ослабевает, тело под ним немеет, и Луи втягивает сквозь трепещущие крылья носа этот скользкий холодный запах страха.

Юный Луи скулит, как побитая собака, и в глазах плещется отчаяние, но пощады не будет. Пощада для Луи будет означать лишь смерть для Гарри.

Убирая руки от хрупкой истерзанной шеи, Луи тянется к майке, снимает её через голову. Глаза младшего бегают по тату на груди и руках, впитывают, запоминают. Томлинсон чуть улыбается, не радостно, а жёстко и расчётливо, и расстёгивает пуговицу на джинсах, сразу же за ней слышится звук расстёгиваемой молнии.

Он не раздевается и не собирается наслаждаться тем, что делает, но не может удержаться и касается пальцами выступающих рёбер, что оказались голыми, когда свитер задрался. Мальчик под ним выдыхает, и его кожа покрывается мурашками: Луи точно знает, как сделать этому телу приятно.

— Ты чокнутый! Псих! — зло выплёвывает мальчишка, но Томлинсон лишь пожимает плечами.

Он ни за что не поверил бы тогда в доводы разума, осознание пришло годы спустя, поэтому он не пытается оправдаться или объяснить, лишь сдёргивает низко сидящие домашние штаны. Чужие руки взвиваются в воздух в попытке задеть, оттолкнуть, но он готов. В прошлом его запястья были так же перехвачены и заведены за голову.

Луи наклоняется, сдерживая дёргающиеся руки вверху одной, второй ведёт по щеке. Кончики носов соприкасаются, когда он говорит:

— Боль, которую ты почувствуешь сегодня, станет силой завтра.

Коленом он раздвигает ноги мальчика, прижимает извивающееся тело к полу и возвращает своё внимание на лицо. Бледность заострила черты, и юный Луи выглядит так, будто в его сосудах не осталось крови: белый, и лишь огромные глаза чернее ночи.

Сочувствию и нежности между ними не место, и Томлинсон кусает обескровленные губы, пока не чувствует солёные капли у себя во рту. Языком он слизывает кровь, а потом и слёзы с висков мальчика.

— Сейчас тебе остаётся только терпеть. Но я не против, если ты захочешь кричать, — голос Луи и ледяная маска безразличия на лице пугают его самого. Он бы содрогнулся, если бы не удерживал мальчика с такой силой. — Я с удовольствием послушаю.

С силой вдавливая пальцы в искривлённый гримасой ужаса рот, Луи думает о Гарри: о его нежной тонкой коже, о блестящих зелёных глазах, о грудных глубоких стонах удовольствия. Младшему Луи не о ком думать, в его голове лишь пустота ужаса. Она мешает сосредоточиться на мыслях, рассеивая их в прах, но лишь оттеняет боль, придаёт ей глубину.

Когда пальцы Луи, испачканные чужой слюной, покидают рот, мальчишка кричит, мечется в неослабевающей хватке, но вырваться всё никак не удаётся.

— Я прошёл через это, — шепчет Томлинсон в холодную мочку уха, а пальцами касается ягодиц. Проводит влажную полосу вокруг, а потом медленно, преодолевая сопротивление, вводит пальцы в юное тело.

— Ты сгоришь в аду, — хрипит мальчик.

— Каждый день, — едва слышно отвечает Луи, ведёт пальцами по кругу, причиняя боль.

Под непрекращающиеся стоны и хрипы он думает о себе прошлом: о мыслях, что владели сознанием, пока боль разрывала тело на атомы. Тогда Луи не до конца осознавал, что сделал это сам с собой. Лишь утром онемение и боль вернули воспоминания, а на смену ночному страху пришло озарение.

Сейчас же он чувствует жгучую ненависть, которой хватит, чтобы сжечь весь их город дотла.

Луи вытаскивает пальцы, не заботясь о комфорте и удовольствии парня под собой. Это не секс, а испытание, поэтому он делает всё обратное тому, что происходит между ним и Гарри обычно. Собственный член твёрдый только благодаря чуду, и Луи сплёвывает на ладонь, растирая слюну по стволу.

— Пожалуйста, — просит мальчишка последний раз, но они оба понимают тщетность этих усилий.

Скольжение негладкое, прерывистое, как и дыхание обоих. Юный Луи узкий, зажимающийся. Внутри него жарко. Томлинсон входит до конца, отпускает запястья парня и кладёт голову ему на грудь. Она вздымается мелкими толчками, вымазанные кровью губы ловят кислород, но внутри вакуум, лёгкие не сокращаются.