Cor ardens

Стучится, вскрутя золотой листопад,

  К товарищам ветер в оконца:

«Зачем променяли свой дикий сад

  Вы, дети-отступники Солнца,

Зачем променяли вы ребра скал,

  И шепоты вещей пещеры,

И ропоты моря у гордых скал,

  И пламенноликие сферы —

На тесную башню над городом мглы?

  Со мной — на родные уступы!..»

И клекчет Сивилла: «Зачем орлы

  Садятся, где будут трупы?»

МЕДНЫЙ ВСАДНИК

В этой призрачной Пальмире,

  В этом мареве полярном,

О, пребудь с поэтом в мире

  Ты, над взморьем светозарным

Мне являвшаяся дивной

  Ариадной, с кубком рьяным,

С флейтой буйно-заунывной

  Иль с узывчивым тимпаном,—

Там, где в гроздьях, там, где в гимнах

  Рдеют Вакховы экстазы…

В тусклый час, как в тучах дымных

  Тлеют мутные топазы,

Закружись стихийной пляской

  С предзакатным листопадом

И под сумеречной маской

  Пой, подобная менадам!

В желто-серой рысьей шкуре,

  Увенчавшись хвоей ельной,

Вихревейной взвейся бурей,

  Взвейся вьюгой огнехмельной!..

Ты стоишь, на грудь склоняя

  Лик духовный — лик страдальный,

Обрывая и роняя

  В тень и мглу рукой печальной

Лепестки прощальной розы,—

   И в туманные волокна,

Как сквозь ангельские слезы,

  Просквозили розой окна —

И потухли… Всё смесилось,

  Погасилось в волнах сизых…

Вот — и ты преобразилась

  Медленно… В убогих ризах

Мнишься ты в ночи Сивиллой…

  Что, седая, ты бормочешь?

Ты грозишь ли мне могилой?

  Или миру смерть пророчишь?

Приложила перст молчанья

  Ты к устам — и я, сквозь шепот,

Слышу медного скаканья

  Заглушенный тяжкий топот…

Замирая, кликом бледным

  Кличу я: «Мне страшно, дева,

В этом мороке победном

  Медно-скачущего Гнева»…

А Сивилла: «Чу, как тупо

  Ударяет медь о плиты…

То о трупы, трупы, трупы

  Спотыкаются копыта»…

IRIS IN IRIS

Над севами грады

Голубиные падают.

Над гневами радуги

Любимою радуют

Надеждой оратаев,

Небес соглядатаев.

Я ль пагубным вестницам

Доверюсь, пророчица?

По радужным лестницам

Сойти к вам захочется

Зверям-погубителям,

Царям-опалителям,

Огням-небожителям.

Ирида коварная —

Приспешница Герина,

Владычицы Громовой.

Дугой огнезарною

Година размерена

Гордыни Содомовой.

Вам радуги кинуты

Не вестью заветною

(Заветы отринуты!) —

Петлей многоцветною.

Повынуты жребии,

Суды напророчены;

И кинут отребия,

Цепом отмолочены.

МОЛЧАНИЕ

Л.Д. Зиновьевой-Аннибал

В тайник богатой тишины

От этих кликов и бряцаний,

Подруга чистых созерцаний,

Сойдем — под своды тишины,

Где реют лики прорицаний,

Как радуги в луче луны.

Прильнув к божественным весам

В их час всемирного качанья,

Откроем души голосам

Неизреченного молчанья!

О, соизбранница венчанья,

Доверим крылья небесам!

Души глубоким небесам

Порыв доверим безглагольный!

Есть путь молитве к чудесам,

Сивилла со свечою смольной!

О, предадим порыв безвольный

Души безмолвным небесам!

СОЛНЦЕ ЭММАУСА

ПУТЬ В ЭММАУС

День третий рдяные ветрила

К закатным пристаням понес…

В душе — Голгофа и могила,

И спор, и смута, и вопрос…

И, беспощадная, коварно

Везде стоит на страже Ночь,—

А Солнце тонет лучезарно,

Ее не в силах превозмочь…

И неизбежное зияет,

И сердце душит узкий гроб…

И где-то белое сияет,

Над мраком зол, над морем злоб!

И женщин белых восклицанья

В бреду благовестят — про что?..

Но с помаваньем отрицанья,

Качая мглой, встает Ничто…

И Кто-то, странный, по дороге

К нам пристает и говорит

О жертвенном, о мертвом Боге…

И сердце — дышит и горит…

SEMPER MORIOR, SEMPER RESURGO [5]

Н.М. Минскому

Меж мгновеньем и мгновеньем

Бездна темная зияет.

По змеисто-зыбким звеньям

Тухнет свет, и свет сияет

Над струистою могилой.

Сладко, вспыхнув лунной силой,

Вновь тонуть мне в силе темной,—

Малой искрой миг единый

Мреть — и меркнуть — над огромной

Колыбельною пучиной.

Ходит бездной дух-гаситель,

Ходит бездной воскреситель

На божественном приволье…

Погасая, воскресая,

Сладко мне мое безволье

Доверять валам надежным…

Светлой думы полоса я

Над глубоким Невозможным.

АТТИКА И ГАЛИЛЕЯ

Двух Дев небесных я видел страны:

Эфир твой, Аттика, твой затвор, Галилея!

Над моим триклинием — Платона платаны.

И в моем вертограде — Назарета лилея.

Я видел храм Девы нерукотнорный,

Где долинам Эдема светит ангел Гермона,—

Парфенон златоржавый в кремле Необорной

Пред орлом синекрылым Пентеликона.

И, фиалки сея из обители света,

Мой венок элевсинский веяньем тонким

Ласкала Афина; медуница Гимета

К моим миртам льнула с жужжаньем звонким.

Голубеют заливы пред очами Паллады

За снегами мраморов и маргариток;

В хоровод рыжекосмый соплелись ореады;

Древний мир — священный пожелтелый свиток.

Шлемом солнечным Взбранная Воевода

Наводит отсветную огнезрачность,

Блеща юностью ярою с небосвода:

И пред взорами Чистой — золотая прозрачность.

И в просветных кристаллах излучины сини;

И дриады безумие буйнокудрой

Укротила богиня; и открыты святыни

Ясноокой, и Строгой, и Безмужней, и Мудрой.

И за голою плахой Ареопага

Сребродымная жатва зеленеет елея;

За рудою равниной — как яхонт — влага;

Тополь солнечный блещет и трепещет, белея.

Пред Гиметом пурпурным в неге закатной

Кипарисы рдеют лесного Ардета,

Олеандры Илисса, и пиний пятна

На кургане янтарном Ликабета.

Злато смуглое — дароносицы Эрехтея;

Колос спелый — столпные Пропилеи;

Терем Ники — пенная Левкотея…

Но белее — лилия Галилеи!