CoverUP

Явно, что кто — то другой, не Валентин. Он не мог заставить себя даже спуститься к полосе прибрежных кафешек и забегаловок, со стороны которых доносились неприлично замечательные запахи абсолютно недиетической еды. Капающий с кусков подрумянившегося мяса в огонь жир, который, подгорая, клубился над многочисленными пляжами, внося свою лепту в ту самую расслабленно — отдыхательную атмосферу, за которой и едут сюда измотанные урбанизацией жители мегаполисов. Запах мяса на дымке перебивался ароматом печеной ванили и корицы, вызывая в голове устойчивый образ пышных, нежных булочек, пропитанных расплавленным маслом с сахаром. Увесистые куски красной рыбы плотно дозревали на решетке над раскаленными углями. Форель, семга, горбуша, кета отдавали в симфонию ароматов свою таинственную ноту нежного послевкусия водорослей и глубины. Где — то там же, в недрах этого кулинарного прибрежного рая заворачивали остроглазые, высушенные солнцем торговцы тонкие пластинки мяса с овощами в нежные, но прочные, чтобы сдержать все это начиночное великолепие, лаваши.

Уже несколько дней и во время приема и после Валентин грезил. Вот он спускается по белоснежной лестнице, которая ведет прямо от корпусов санатория к прибрежной гальке. Свежий морской бриз ласково окутывает его уже продутое казенной прохладой кондиционерами тело. Вот он подходит к небольшому ларьку с надписью «Шаурма» и не торопясь внешне, но сгорая от нетерпения внутри себя, диктует продавцу, что положить на распластанный с готовностью лаваш. Вот он ждет, пока вожделенная им шаурма доходит до идеальной вкусовой кондиции в специальном приспособлении, напоминающем электровафельницу. И вот она у него в руках с заботливо приложенными к пакету салфетками. А дальше…. Рот наполнялся слюной, и диетолог Валентин совершенно терял голову от перспектив, открывающимся его вкусовым рецепторам. Он жует шаурму, глядя на бескрайние морские просторы и чайки, парящие в голубом, уже чуть закатном небе, завидуют ему. Чайки тоже жаждут совершенно недиетической еды.

Так могло бы быть. Если бы не… Если бы не этот его страх, мешающий наслаждаться жизнью в полной мере.

На третий день пребывания в этом состоянии, становившемся уже невыносимом, Валентин набрал номер татуировщика, который ему дала старуха в поезде, и договорился о встрече. Видно, он находился в каком — то измененном состоянии сознания и когда слушал и верил тому, что эта старая стрМарая женщина говорила о запечатании фобии в тату, и когда машинально взял у неё визитку татуировщика, и когда залез в интернет и целый вечер провел в выборе подходящего знака. А особенно, когда пошел и набил этот символ. Руна Лагуз. Совсем небольшая закорючка чуть выше локтя, которая должна была помочь ему избавиться от страха воды.

Тем не менее, что — то приятно грело Валентина, и это щемящее тепло парадоксально шло от воспалившегося по краям знака. Он прислушался к этим странным ощущениям, и уловил поток. Ветер в течение воды. Движение, несущее субстанцию, и он, Валентин, как часть её. Вода в нем, явно почувствовал он. Поразило открытие, что он, в сущности, и есть сама вода.

Валентин вспомнил комнату татуировщика, оклеенную фотоиллюстрациями работ мастера. Даже совершенно далекому и от искусства вообще, и от искусства татуировки в частности, диетологу сразу стало ясно, что это, действительно, творчество. Даже сквозь завесу бумаги, на которой были запечатлены эти изображения знаков, фигур и символов, чувствовалось, что за ними скрывается смысл и мощь внутреннего мира татуировщика. Эти изображения были как двери в иные измерения, приглашающие зайти и увидеть что — то доселе невиданное, испытать ещё никогда неиспытанное.

Хотя сам мастер со странным именем Илларион не производил впечатления чего — то грандиозного и инфернального. Он был весь длинный (в плане того, что какой — то вытянутый непреодолимыми силами), нескладный, с большой бесцветной головой, кажущейся нелепой на тщедушном теле. Глаза под белобрысыми ресницами были все время как — то полузакрыты, а в редкие моменты, когда мастер поднимал все — таки веки, все равно на его лице оставалось ощущение пустоты. Настолько выцветшими, никакими, были и его глаза.

Говорил Илларион очень мало и рассеянно, словно все время прислушивался к чему — то в себе. Как будто каждую минуту в нем, мастере, происходило что — то очень важное, а все общение с внешним миром досадно отвлекало его от грандиозных событий в мире глубинном. Было ещё что — то необъяснимо удивительное и в том, что на самом Илларионе не было ни единой татуировки. Когда Валентин искал номер нужного дома на узкой улочке, заросшей какими — то неизвестными ему вьющимися растениями на ажурных оградах, он представлял себе мастера тату в виде огромного, заросшего черными волосами байкера, в клепках, коже и с татухами по всему телу, не исключая огромные волосатые руки.

Тело Иллариона, судя по бледным, хотя и тронутым постоянным южным солнцам запястьям, было совершенно безволосо и невинно в плане татуажа.