Coward (СИ)

Она почувствовала, как он хотел было отстраниться, но быстро передумал. Его ладонь горела в её руке под мягкостью касаний и он слегка сжал её пальцы своими в знак благодарности. Правда груба, неотёсана, она царапает ей язык. Разве можно позволить ей всё испортить? Продолжить невыносимо, но и оставить всё на такой откровенной ноте было выше её сил. Единственным выходом было обречь себя на горькую откровенность — мало-мальски честный обмен.

Сопровождаемая невысказанным вопросом во взгляде Люпина, Гермиона села обратно. Рука, ещё недавно напитанная теплом его кожи, нервно сжалась в кулак. Ей предстояло преодолеть ещё одну ступень доверия и она уже готова была сделать этот шаг.

— Мой отец — сложный человек, — сглотнув ком в горле от волнения, начала Гермиона. — Его непросто любить: никогда не знаешь, что он по-настоящему чувствует. Он всегда был скуп на эмоции — уж не знаю, английская ли это чопорность или его персональный изъян. У него было много работы, он поздно приходил домой и на меня у него почти не оставалось времени. В детстве я часто думала: любит ли он меня? Нет, он говорил мне это: на день рождения или по другим торжественным случаям. Но я не знала правда ли это или просто красивые слова. Особенно после того, как я поступила в Хогвартс.

В тот день, когда заветное письмо скользнуло на порог дома Грейнджеров, переменилась вся жизнь. Миссис Грейнджер принесла конверт и отдала его дочери, посчитав, что это розыгрыш от одного из её школьных друзей. А когда изумлённая Гермиона зачитала содержимое вслух, в комнате ещё несколько минут было оглушительно тихо. Мистер Грейнджер переспросил название школы, затем отправился за справочником и торопливо начал перелистывать список британских школ-пансионов. Хогвартса там, разумеется, он не нашёл. Зато уже на следующее утро он открыл дверь высокому седовласому старцу и женщине в остроконечной шляпе.

— Папа был удивлён, узнав, что у меня есть магические способности, — Гермиона грустно усмехнулась. — Неприятно удивлён. Он не считал, что со мной что-то не так или я ненормальная. Нет. Просто не обрадовался совсем. А потом стал ещё больше замыкаться. Почти не прикасался ко мне, как будто хотел, но отчего-то не решался. Во время каникул мы проводили меньше времени вместе, хотя я хотела, теперь наоборот хотела поделиться с ним своими новыми открытиями. Но он как будто не замечал моих достижений. И я пыталась быть ещё лучше, чтобы привлечь его внимание. Эй, пап, я волшебница! Эй, пап, я лучше всех в классе! Эй, пап, у меня столько всего интересного для тебя!

Мистер Грейнджер слушал вполуха, когда Гермиона заливисто рассказывала о своих приключениях в школе, коротко улыбался, но отстранённость в его взгляде каждый год становилась заметнее. Иногда в порыве редкой щедрости он заходил в детскую комнату, бегло спрашивал «как дела?» и садился на край кровати, разглаживая под собой простыню. Все его фразы, ох, как хорошо она их помнила! , все они звучали отрывисто и как-то неловко, будто он не имел ни малейшего понятия, о чём поговорить с собственной дочерью. Мама пыталась смягчить это непонимание, призывая Гермиону быть мягче и проявить понимание к отцу, у которого было много забот на работе и непрекращающийся поток клиентов. В конце концов, он содержал семью. Но разве для ребёнка это объяснение?

— Помню, ещё в начальной школе один мальчик Уолтер Коллинз — он жил с мамой в доме по соседству — он сказал мне, как круто, что у меня есть отец. А мне стало так неловко. Круто ли? Отец, который боится приласкать своего ребёнка? Который не рад её успехам? Что я делаю не так?

Голос невольно сорвался на шёпот. Гермиона отчаянно давила в себе слёзы. Сколько боли вызывали в ней эти воспоминания! Как долго она прятала их внутри! Сначала она просто не понимала в чём дело, несколько лет, может быть, но вскоре стала задаваться этим коварным вопросом: что с ней не так? Ведь если у отца не хватает для неё ласки, наверное, она её не заслужила, правда? У него же не каменное сердце!

— Милая… — Люпин попытался было сказать что-то успокаивающее.

— Нет, не бойся, я тут не собираюсь разводить слёзы, — резко перебила его Гермиона и шмыгнула носом. — Я просто… Я хочу, чтобы ты понял, что не только родители боятся быть недостойными своих детей. Любящий папа нужен ребёнку. А ты можешь быть таким, я знаю.

Выговорившись после стольких лет замалчивания неотступных комплексов, она ощутила удовлетворение в известной степени. Удивительно лёгким вышло признание, казавшееся многотонным грузом. Или всё дело в том, кто сидел напротив и слушал? Наконец Гермиона осознала, отчего так неравнодушно борется с Люпином за его же выбор: в нём она видела возможность исправить ошибки, через которые прошла сама, пусть и с другой стороны. Представляя, как он держит в руках своего сына, она чувствовала охватывающий её трепет. Его добрые глаза, его спокойствие и трогательность не оставляла сомнений в том, каким отцом он может стать. Только бы он это вовремя понял.