Critical Strike

Осень, и только я и Серафим. Тишина в переулках, тишина в голове, и лишь чахлая листва под ногами по вечерам. Ты одинок, ты бесконечно одинок, Степа. Ты несостоявшийся шаман, ты не умеешь камлать. Чувствуешь этот серый яд в своих венах, эту жалость к себе? Скоро и она уйдет, и останется только пустота, только пустота внутри тебя и эта осень вокруг. Проведи ритуал, Степа. Проведи ритуал и поваляйся еще пару дней без сознания, без еды и без сил, и добрый Серафим, один только добрый дружище Серафим будет лежать где-то рядом или у тебя на животе. Проведи ритуал в пятницу вечером, чтобы отойти до понедельника, чтобы пару раз кому-то вымученно улыбнуться в университете, чтобы на работе катетер из рук не выпадал, чтобы не злилась тетка-фельдшериха.

Ты бессилен, Степа. Ты почти ошибка природы. Если ты кому-то для чего-то понадобишься, то это явно будет в другой жизни. Может, было в прошлой. Но никак, прости, не в этой. У тебя были друзья? Какие-то ведь были и ушли: с тобой скучно. Ты никогда ни в чем до конца не уверен, из тебя выпал стерженек, и ты сломался. Ты потерял свою систему координат, свою начальную точку отсчета. Ты похож на амебу, Степа. Ты просто размазня. Слышишь, Степа? Ты! Ты! Ты!

Посмотри на себя в зеркало, Степа. Кусок говна ты этакий. Ты! Ткни пальцем: ты! У тебя нет ни цели, ни взглядов, ни способностей. Один только грустный бедняжка Серафим тебя любит, потому что у тебя хватает денег покупать ему еду. Купить еду себе, хорьку, заплатить за квартирку и проездной, отложить десятку в фонд на черный день – вот и все, на что хватает твоих денег. У тебя была девушка? Да лааадно, Степа. Твоя жизнь похожа на недожаренный омлет, какая тут девушка, какая тут романтика? А то, что два года назад было, – не смеши мои тапочки, ты! Ты! Я шаман, давай со мной встречаться, я грибами накормлю! Степа, посмотри на себя в зеркало еще раз. Хорошенько посмотри все-таки. Помнишь, что Нина говорила о самоубийцах? Это естественная чистка рода человеческого, избавление от неспособных, от слабых, неприспособленных. Это наш современный эволюционный механизм, наш хищник.

Вдоль, Степа. Ты же медик, ты не позирующий эмо-кид. Тебе нужно просто избавиться от самого себя, показывать красивые параллельные зарубки никому потом не надо будет. Проведи по всей длине вены, вот так.

Вот так, Степа.

У тебя даже бубна нет, позорище. Ты плачешь, верно? Ты снял очки, ничего не видишь вокруг и плачешь. Все плывет кровавыми лужами, вся твоя дрянная, пустая жизнь. Ты такой урод, что тебе даже самого себя не жалко. Ты самый урод из всех уродов.

Прощай, Степа.

– Серафим? – тихо спросила Марго.

– Да. Он зализал каким-то образом руку. Залечил меня как-то. Он и то лучший шаман, чем я.

Я грустно засмеялся, затушил бычок и достал следующую сигарету.

– А потом Серафим притащил газету, и я нашел племя хорька, и эту квартиру на Дзирциема. В первый раз в жизни я был кому-то нужен. В первый раз меня кто-то всерьез слушал. В первый раз у меня появились настоящие друзья…

Ну вот, теперь ты знаешь про меня все, грустно смотрю на Марго.

Марго качает головой: нет, я не уйду. Я остаюсь с тобой.

Я люблю тебя.

– Я не могу их подвести, – тихо говорю я. – С ними я наконец настоящим человеком себя почувствовал. Я обещал им остановить кризис, составил план. Я обязан. Я должен собрать круг шаманов, найти сумасшедшего Джимми.

– Кто это?

– Он шаман. Жил раньше с племенем хорька, до меня. Его убила молния.

Марго вдруг засмеялась.

– Молния? – переспросила она.

Она присела около компьютера, пощелкала по папкам и показала фотографию. Это был не Джимми и не Янис, это был кто-то третий с их лицом. Какой-то гламурный рубаха-парень в ночном клубе, на диване, с коктейлем в руке, в обнимку с Ниной.

– Он не может умереть, – пояснила Марго. – Дано при инициации. На моей памяти его молния уже шесть раз убивала – он так решает накопившиеся проблемы. Нина все из-за него парилась еще, когда приезжала, – помнишь, она ушла? Я тогда дала ей его номер. Она звала его Жаном.

Дежавю.

Вот где я видел Джимми.

Вот где я видел Яниса.

– Познакомься с Жаном, он интересный, – просит Нина. Она входит на кухню и копается в телефоне на ходу. Она заехала домой из Риги вместе с очередным парнем, а я сижу в углу и тяну пиво.

– И что же в нем такого интересного?

– Его ударила молния однажды, и он выжил.

Вот где он нашел меня.

– Сейчас продиктую телефон, – отозвалась Марго.

Сумасшедший Янис

Тройка несла меня из Болдераи в Ильгюциемс, и за окном проплывали псевдоиндустриальные пейзажи: руины заводов, далекие богомольи лапы портовых кранов, маленькие ветхие избушки с огородами у самой дороги. Названия остановок рассказывали об уходящей эпохе латвийской промышленности: улица силикатов, комбинат деревообработки, газ, шиферно-цементный завод, комбинат домостроительства, лакокрасочный завод, завод сельскохозяйственного машиностроения… Дай боже, если из всего этого работает хотя бы половина.