Cure Te Ipsum (СИ)

Сразу поднялся невероятный шум: сонные гномы метались, пытаясь куда-нибудь спрятать своих женщин, отогнать на безопасное расстояние посторонних, а все, кроме гномов, яро этому препятствовали, пытаясь прибывших хотя бы пересчитать. Длился этот хаос почти до рассвета — мы находили спрятавшихся от чужаков гномок то в операционных, то в палатках, и каждый раз приходилось потом долго доказывать разъяренным отцам семейств, что никто не покушался на честь его женщин тем, что, повернувшись к ним спиной, стоял в десяти метрах.

В чем проблема с гномками, я так и не поняла. Ни безумной красоты, ни страшного уродства в них не разглядела. Однако вся ситуация привела к тому, что весь и без того тесноватый лагерь буквально затрещал по швам.

Мы не сомневались, что еще неделя морозов — и даже упрямый Торин вынужден будет перебраться в Гору. Меня грыз вопрос, прибыла ли среди остальных его жена, и нет ли возможности повлиять на него при ее помощи. Не может существовать на свете женщины, которой нравился бы наш образ жизни. А в Горе, по слухам, били горячие термальные источники — меня к ним влекло значительно больше гор золота, о которых все говорили с придыханием. Вопрос был лишь в том, успеем ли и мы внутрь, когда откроют ворота. Максимыч всерьез планировал прорываться на уазике. Все были на нервах, и Горе угрожал штурм.

Я же в эти дни только и делала, что скатывала и разматывала бинты, капала настойки и кипятила, кипятила и кипятила. И считала все, что прокипятила. Иногда казалось, мы выпарили уже целое море на кипячение всего что под руку подворачивалось. Отрадно было, тем не менее, надеяться, что этим спасли хоть одну жизнь.

Все, кто мог умереть из раненых, умерли. Ну или почти все. Отважный хоббит по-прежнему балансировал на грани жизни и смерти, и в себя пришел раза два. Из-за него Саня топил «Душегубку» по три раза на дню, а круглосуточный пост держали как минимум три врача. Еще у нас оставалось три эльфийских коматозника, к которым их родичи относились с поразительным равнодушием. Мы удивлялись, пока не выяснили, что для тяжелораненных остроухих это нормальное состояние, всяко лучше пребывания в сознании.

Так что экстренная хирургия уступала место будничной терапии, и я не знаю, что было хуже.

Привыкнув к медикам, я как-то оказалась не особо готова к тому, что они при всей своей дремучести были самыми учеными представителями народов Средиземья. Безграмотность здесь была страшная. Гномы не имели понятия, что такое заразные болезни. Люди имели, но плевали на это, отговариваясь волей каких-то местных божков. В итоге не было в лагере ребенка, что гномьего, что человеческого, который не включился бы в увлекательную игру «передай бо-бо другому». Человеческих мы быстро обрили налысо, тем самым покончив хотя бы со вшами, а вот гномы своих отпрысков нам не отдавали ни в какую.

Зато к болезням аборигены явно были устойчивее, наверное, работал естественный отбор. Корь переносили легко, я даже принимала ее за диатез.

За прошедшие недели в лагере беженцев умерло двенадцать человек. Хотя «человек» — это условно, среди них был один невесть как затесавшийся эльф и три гнома — и родилось семеро. Из них два гнома. К помощи врача в деторождении женщины здесь не прибегали.

Поэтому я удивилась, когда матрона Мина из Эсгарота пришла ко мне в палатку. Отличная повитуха и великолепный психолог, она практически полностью взяла на себя «женско-детское» отделение.

— У нас есть пижма? — спросила она меня с порога.

— Есть. А у кого глисты?

— Да вон, глянь, — тяжело вздохнула Мина, грузно усаживаясь на заскрипевший жалобно пустой ящик, — вон-вон, стоит.

Перед входом в шатер застыла тонкая фигурка, в которой я даже не сразу опознала эльфийку. Немного ниже прочих сородичей, она к тому же была рыжая.

— Не думала, что у эльфов они тоже заводятся, — пожала я плечами, перебирая веники трав, обмотанные льном. Госпожа Мина постучала пальцем по столу.

— Там кое-что другое завелось, я думаю, — с намеком подняла брови она, — она за этими пришла… конра…контара…цапа…тива…

— Противозачаточными. Эльфийка?! — я осторожно высунулась из шатра.

— Ага. Как бы не поздно-то. Я в ихнем положении особо не смыслю, но сдается мне…

Надо же, любвеобильный народец. Тут война была, как я поняла, но кому-то и это не помеха.

— Давай ее сюда, госпожа Мина, тут ее хоть осмотреть можно.

Но вместе с эльфийкой в шатер вошли еще двое. Двое гномов. Одного я даже узнала: тот самый первый паренек, замеченный нами среди умерших сразу после перемещения между мирами. Ходить сам он мог с трудом, но опирался на плечо другого — русоволосого красавца постарше и побородатее.

— Это что, эскорт? Тут женские дела.

— Она наша женщина, — сообщил старший с видимым усилием, — моего брата.

Вот что значит многолетняя практика — госпожа Мина и виду не подала, что перед ней нечто неординарное. В уголке наших складских гномов было подозрительно тихо.

— Ну, тогда присядьте где-нибудь в сторонке, а ты, девочка, иди за занавеску.