Cure Te Ipsum (СИ)

— Уа-с-сике? Можно, я там переночую?

Оказалось, король Трандуил в знак добрых намерений снизошел до беженцев и выделил им тридцать два шатра и сорок с чем-то палаток. Беда была лишь в том, что ни палаток, ни шатров не было в таком количестве во всем госпитале, так что эльфы жертвовали уже имеющиеся в добровольно-принудительном порядке, сами расселяясь кто куда. При особом отношении этого народа к личному пространству я понимала трагедию Вишневского — он даже среди своих слыл мизантропом.

На склад въезжать эльф наотрез отказался ввиду наличия там гномов. Громким шепотом я призывала его отказаться от употребления в их адрес эпитета «вонючие». На мой взгляд, никто из нас другого не заслуживал. Гномы, впрочем, гостеприимством также не пылали. Пускать кого бы то ни было в уазик отказался Максимыч.

Путем сложных перестановок мне удалось выделить Вишневскому в шатре пространство между полками с перевязочными и бадьями с маслом. Он мгновенно соорудил что-то вроде балдахина и испарился — спасать свою лабораторию. Я же, глядя на предполагаемое спальное место для эльфа, гадала, как одновременно расположить на крохотном пятачке двухметрового остроухого, Максимыча со всеми его железками и свои дачные прибамбасы.

Саня, зашедший проведать нас на склад в перерыве между обходами, окинул его нехорошим взглядом. Я знала причину его дурного настроя: у него тоже отобрали шатер, и «Душегубка» теперь была совмещена с палатой выздоравливающих.

— Что-то у тебя тут просторно, — зловещим тоном произнес он, — не пора ли уплотняться?

Я огляделась. На оставшихся незанятыми двух квадратных метрах ночью мы раскладывали жаровню, оставляя вокруг мизерное пространство для пожарной безопасности.

— Саня, если ты умеешь открывать пятое измерение, сделай это. Где мне спать, не представляю — там сейчас ящик с нашей земной аптекой.

— А вон в том углу, где какое-то тряпье?

— Это не тряпьё, а Бофур.

— Я всё слышал, — и Бофур выполз на свет Божий, зевая и морщась. Я подошла к нему и уселась на его койку.

— У меня к тебе деловое предложение.

— Весь внимаю.

В его усах запутались сушеные лихолесские грибы, в бороду набилась пыль. Вряд ли я сильно изменю ситуацию с чистотой, если лягу рядом.

— Ты будешь возражать против соседства одной очень грязной женщины?

— А если буду? — гном сделал попытку отодвинуться от меня, но потерпел неудачу — некуда было, — давай ты с Ори поменяешься, а он здесь ляжет.

— Причина возражения — то, что я очень грязная?

— То, что ты очень женщина.

— Помнится, тебя это не смущало, когда мы…

Тут я осеклась, потому что на нас смотрели и жадно впитывали каждое слово Максимыч, Саня, Ори и Нори — паршивец опять дождался, пока мы со всем справимся без него, чтобы явиться.

— Совет да любовь, Ларка, — хмыкнул Максимыч, грохая очередной баул из уазика на мое прежнее место, — вот что значит — без моего присмотра!

— Не дождётесь, — усилием воли я не отодвинулась от Бофура. Ну что, в самом деле, не школьница уже.

Пока беженцев расселяли по конфискованным шатрам — к счастью, метрах в пятистах от нас — мы с ребятами разбирали дары цивилизации из уазика. На улице очень похолодало. Жаровня не особо спасала. Запалив четыре лучины, мы сгрудились на свободном пятачке и принялись раскладывать свои сокровища, параллельно выспрашивая Максимыча о его истории знакомства с нашим новым миром.

Рассказывал он охотно, хотя на наш вопрос о том, куда девался весь бензин, отвечать отказался.

— Никак местную детвору катал? — усмехнулся Саня, — или кумушку какую обхаживал?

— А хоть бы и так!

За две недели в Дейле, на полпути к которому он оказался — всего-то в паре километров от нас, — Максимыч завел дружбу с остававшимися там медиками и с горечью посетовал на отсутствие в городе извозчиков. Оно и понятно: в Эсгароте в них нужды не было, на новом месте предприимчивые владельцы плавучих транспортных средств еще не сориентировались.

Жил Максимыч в уазике, приютил у себя какую-то семью из близлежащей деревни, с удовольствием слушал сплетни горожан о будущих золотых реках, в которые ни на минуту не верил, попивал местную брагу у одной достойной госпожи-повитухи.

— А потом тоска замучала, — признался он нам, — думаю: да как же это, я тут, а вы где? Скука одолела. И решил, будь что будет, подамся под Гору, может, мастеров поищу среди здешнего народа — у меня там перепаять кое-что надо было, думал, может, на спирт движок перевести…

Мы попадали, где сидели, давясь хохотом. В этом был весь Максимыч. Бофур, свесившийся с койки и внимательно слушавший нас, на слово «перепаять» среагировал по-мужски и по-гномски одновременно, подкрутил ус:

— Перепаять — это можно. А металл какой?

— Латунь и медь. Там одну пластинку надо к двум проводкам. Проводки витые. Диаметр маленький, ну я покажу. Да тут один уже предложил, Нилси звать.

— Знаю я этого Нилси, — вступил Нори, — руки из задницы у всей семьи растут. Мы сами лучше…

— Ну ты-то сработаешь, Нори, — ревниво съязвил Бофур, свешиваясь еще сильнее, — а что насчет толщины пластины? А витые проводки — это, наверное, медные, я правильно понял?