В рамках пропагандистского дискурса эта картина выглядит логично. В 1927 году, возможно, она вызывает вопросы и подозрения у читателя, но еще не приводит его к мысли, что все написанное в таком источнике — намеренная фальсификация. Через несколько лет даже в плодородных областях государственная политика приведет к голоду в самых крайних его проявлениях и поставит большую часть сельского населения на грань жизни и смерти. Рассказы о размерах порции по желанию и ста граммах масла на завтрак могли бы показаться откровенным издевательством; между тем, скажем, Роберт Уэссон ссылается на целый ряд аналогичных источников, где речь идет о продуктовом изобилии конца 1920-х.236
Вполне ожидаемо, что хозяйства (в частности, производившие мясо, молоко и масло) использовали все имевшиеся возможности, чтобы обеспечить высокое внутреннее потребление собственной продукции. До определенного времени это оставалось возможным.Однако в источниках не чисто пропагандистского характера есть некоторые свидетельства того, что на деле картина не такая радужная и имеется разница между официальной раскладкой и реальным рационом. Так, в описании образцовой коммуны «Пролетарская Воля», сделанном комиссией Госплана (в отличие от описания 1924 года, где в качестве автора указан основатель коммуны А. Бибиков), отмечается, что, хотя в правилах 1929 года и определены дневные нормы питания взрослого коммунара — например, 200 г мяса, 200 г молока, 51 г сахара и жиры в количестве 50 г — тем не менее эти нормы не соблюдаются, то есть мясо, жиры и сахар «иногда не отпускаются». В рационе коммунаров преобладает хлеб и картофель. А «только при отпуске всего установленного рациона питание коммуны будет стоять выше питания крестьянского населения».237
Потребление продуктов питания в 4 коммунах, из расчета на одного человека в год, в кг
(данные по А. Биценко, 1923)
Одежда и обувь при организации описываемых коммун были предметом острой нужды, что отражается во всех имеющихся очерках: большинство коммунаров ходят в лохмотьях, таких ветхих, что некоторые обходят деревню стороной, чтобы не стать объектом насмешек крестьян. Иногда дети оказываются вынуждены играть на улице по очереди — из-за того, что на всех не хватает зимней обуви. В брошюрах признают, что коммунары жалуются иа эти трудности быта, но все деньги, особенно в первые годы, уходят на покупку сельскохозяйственного оборудования, посевного материала и скота.
В большинстве коммун носят свою собственную одежду и личное белье. Белья и одежды так мало и они в таком плохом состоянии, что трудно представить, как все это можно было бы обобществить. Впрочем, малое количество ресурса само по себе не препятствует обобществлению. В двух коммунах из шестнадцати одежда и белье все-таки обобществлены и распределяются централизованно: в одной — через совет коммуны, а в другой — через специальную комиссию. Последняя вникает в самые мелкие подробности того, что касается этого распределения: количество, качество, рост, срок годности ношения, потребность каждого по роду его занятий в одежде и обуви. Она дает заказы совету коммуны, который по мерс возможности их удовлетворяет.41