d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Да мне плевать, — слова растягиваются, проговариваются нарочито медленно, а каждый звук плавен и тягуч. Елена приближается к Беннет, заглядывая в ее глаза, проникая в глубины души, вороша спокойствие, медленно разрывая его на тонкие полоски. — Мне плевать, трахались вы или нет. Мне плевать на Тайлера. Плевать на тебя. И меня совершенно не ебет, что там такого случилось с тобой, что ты увела у меня моего парня, — слова теряют плавность. Теперь они начинают отчеканиваться. Тон голоса повышается. Во взгляде появляется сволочизм. Появляется безжалостность. Елена настолько близко, что ее можно чувствовать кожей. Бонни чувствует, как пересыхает в горле, как слова дробятся, расщепляются и теряют значимость.

— Я больше не хочу видеть ни тебя, ни его, понимаешь? Съебите уже из моей жизни!

Она развернулась, рванула вдоль по коридору. В потоке куда-то вечно идущих студентов, можно было бы затеряться и не чувствовать себя растоптанной.

Но Бонни вырвалась из воронки, резко схватив за запястье и развернув девушку к себе. Елена стиснула зубы, выдергивая руку. Не получилась. Бонни оказалась сильной.

Она успела натренироваться.

— Послушай, — доказывать что-то в порыве отчаяния — глупо, это всегда оборачивается провалом. Третья ошибка. — Послушай, он не виноват. Виновата я, если хочешь!

— Я ничего от тебя не хочу, — сквозь зубы процедила Гилберт, прорычав свои слова. Елена готова была вцепиться в Бонни: нужно было найти отток своей энергии. — От тебя — тем более!

Воспоминания играли плохую шутку. Избиение, ссоры, ненависть, презрение – все, чем кормил ее Сальваторе это время, все было излишне. Его могло бы и не быть, будь Бонни чуть умнее. Будь Бонни не такой заумной, не желая самоутвердиться посредством каких-то глупых движений и акций. Водоворот мыслей закружил. Теперь всплывали обрывки фраз другого разговора. «Золото под чернью», «Ты — последняя, кого бы я трахнул», «Один ноль» — все это спицами вонзалось в самое сердце. Обида вырвалась наружу. Бонни совершила четвертую ошибку — взбунтовала эмоции на самом их пределе. Не стоит трогать отчаянного человека. Не стоит разрывать и без того измученные, незаживающие раны.

— Ты отобрала у меня все! — прошипела девушка, чувствуя соленую кислоту слез на своих щеках. Теперь черные вороны воспоминаний кружили над головой, оглушая своим криком, ослепляя своей яркостью. — Из-за тебя не было бы его в моей голове! Из-за тебя Тайлер бы со мной, а я бы не мучилась угры…

Она вскрикнула, будто ошпарилась и выдернула руки. Злость в ее взгляде бушевала. Так бушует цунами, топя города и поглощая людей. Так бушует смерч.

Так бушует человеческая ненависть: она сносит прежние устоит, храмы спокойствия, обители тиши и умиротворения.

— Я ненавижу тебя, — она уже не скрывала своих слез. Она перестала их скрывать. Это раньше рассказать о своей боли казалось чем-то вроде преступления. Теперь было все равно на реакцию других людей. — Ненавижу!

Глаза в глаза. Зрительный контакт нерушим. Духовный контакт навеки потерян. Ты провалила задание, Бонни.

— Помнишь, когда мы сидели в кафе, ты спросила меня буду ли я с тобой дружить, вне зависимости от того, каких позиций ты будешь придерживаться и какие поступки будешь совершать?.. Я думаю этот вопрос стоит задать снова, потому что ответ на него поменялся.

Горькая улыбка теперь появилась на губах Бонни. Девушка отрицательно покачала головой, начиная делать глубокие вдохи, замечая что воздуха становится будто бы меньше.

Елена же выдержала этот зрительный контакт еще около десяти секунд, после чего резко повернулась. Она хотела сбежать. Из колледжа, подальше от Бонни. Подальше от этого безумия. Она теряла все: семью, друзей, близких, врагов. Она боялась потерять себя, боялась переступить ту грань, когда уже все равно, какие поступки совершать и какими людьми не дорожить. Она хотела сбежать от Добермана подальше, ведь он все равно продолжал оставаться петлей на ее шее. Елена чувствовала себя грязной, чувствовала, что ее разрывает изнутри: она не может понять Бонни и Тайлера, хоть сама распробовала на вкус свои же ошибки. Но каждый раз мысли о матери, суициде и Сальваторе служили своего рода диактиватором. Каждый раз они убивали понимание и сострадание.

— Елена, — Бонни нагнала, развернула девушку к себе, — нельзя так, — прошептала она, сжимая руки Гилберт. — Просто, пожалуйста, пойми нас!

— Вас… — прошептала Елена, вырывая свои руки из рук Бонни и перехватывая запястья бывшей подруги. – Вас. Вас. Вас! Вас! Вас!!!

Вокруг все медленно останавливаются, приготавливая камеры на своих сотовых телефонах! Приготавливаясь к шоу, оно ведь, мать вашу, должно продолжаться! Оно ведь всегда продолжается.

Елена стиснула руки девушки, приблизила Бонни к себе.

— Я больше не хочу этих местоимений, Бонни! Убирайся вон! Убирайся! Убирайся!!