d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Вызывали? — ее хриплый и прокуренный голос сразу привлек к себе внимание общественности. В деканате сидели родители, как раз напротив стола куратора. Родители развернулись на голос дочери. Во взгляде матери были беспокойство и тревоги. Во взгляде отца… В прочем, Бонни не смотрела в его глаза.

— Бонни, присядь, пожалуйста, нам надо поговорить, — вежливо сказала куратор, указывая на третий стул, располагающийся меж стульями родителей Беннет. Бонни насиделась на полу в коридоре, но об этом лучше не говорить. Девушка отодвинула предмет мебели, вальяжно усевшись и устремив взгляд в пустоту. Ее не волновал визит ее родителей. Ее не волновал вызов в деканат. Боль от ссоры с Еленой снова стала обостряться. Она напоминала хищного зверя: сначала рычала, потом вылезала из темноты, обнажая клыки, а потом демонстрировала полные злобы глаза. От этого зрелища становилось жутко. Бонни хотела закричать или заплакать — не важно, лишь бы хоть что-нибудь сделать, чтобы выплюнуть все отрицательные эмоции.

— Ты понимаешь, почему я вызвала твоих родителей?

Беннет быстро взглянула на куратора, миссис Браун, прикусила нижнюю губу и медленно подняла голову выше.

— Я болела, если вы о пропусках, — плавные звуки, их звучание нарушается лишь хрипотой голоса: все из-за сигарет. И из-за вечных криков.

— Ты пропустила ведь не только эту неделю. Ты уходила с пар до этого. Часто пропускаешь семинары, не сдаешь конспекты… Твоя успеваемость — худшая успеваемость во всей нашей группе! — сочувственно и заискивающе напевала миссис Браун. Бонни выдавила из себя что-то наподобие улыбки.

— Как ты можешь это объяснить?! — властно произнес отец. Он внимательно смотрел на дочь, и в его взгляде была такая же нерушимая уверенность в своей правоте, как и больше пяти лет назад. Раньше Бани боялась посмотреть ему в глаза, а теперь вот глядела и понимала: ничего она к отцу не чувствует. Ни любви, ни ненависти, ни презрения. Перегорело, наверное, просто.

— У меня проблемы были, — ответила она после некоторого молчания, снова устремляясь сквозь поток вселенной.

— Что за проблемы? — сникшим голосом промолвила мать. Беннет теперь глядела на эту женщину, ощущая лишь едва уловимое разочарование. Обычно, по законам ебанных жанров, мать должна быть за дочь, должна поддерживать ее во всем.

Ну, как Долорес Клэйборн, к примеру.

— Я увела парня у своей лучшей подруги, — презрительно, но совершенно спокойно промолвила Беннет, взглядом, уничтожая смелость и дерзость матери. Вернее, жалкие попытки на смелость и дерзость. — Она только что об этом узнала. Она сказала, что ненавидит меня.

Бонни убрала едкую ухмылку со своего лица и потом отрезала:

— Мне плохо.

— Бонни, но ведь это можно решать параллельно с учебными дел…

Миссис Браун замолчала на полуслове, когда поймала на себе взгляд обезумевшей кошки. Кошки, у которой кровотечения обычными жгутами и перевязками не остановишь. Кошки, которая привыкла кричать, доказывая свою правоту и пытаясь достучаться до людей.

Облезлой, бездомной и полумертвой кошки.

— А у меня любовь, миссис Браун! — выплюнула девушка, плавно приближаясь к столу женщины, руками вцепившись в перила. — Лю-бовь! — медленно, отчеканивая каждый звук, шептала Беннет. — Неразделенная любовь в девятнадцать лет. Мне сейчас похуй на учебу.

Девушка научилась не срываться на крик. Тоже, наверное, последствия болевого шока. Больше не хотелось рвать глотку в попытке что-то кому-то доказать.

Просто хотелось убрать все фигуры с шахматной доски и прекратить эту игру.

Отец Бонни ее прекращать не хотел. Схватив девушку за плечо, он резко развернул ее к себе, но встретил лишь хладнокровное спокойствие. Не было больше того запуганного и затравленного ребенка. Не было больше его дочери. Перед ним сидел совершенно иной человек. Измученный. Использованный.

Но теперь не боящийся ничего.

— Ты понимаешь, что тебя лишат стипендии?! — прокричал он, резко поднимаясь и хватая дочь за плечо. Беннет оказалась податлива: физическое состояние ведь было не лучше душевного. — А следом и исключат к чертовой матери!

Он глядел на нее, пытаясь грозным видом, повышенным тоном голосом и сильной хваткой хоть как-то воздействовать на непутевого ребенка. Не получалось. Бонни смотрела в глаза своего палача и понимала только одно: когда падаешь на самое дно, когда больше не имеешь возможности, чтобы выбраться, получаешь не свободу, а освобождение от тех людей, которые когда-то столкнули тебя в эту пропасть. Больше нет ни страха, ни боли. Лишь пустота.

— Мне все равно, — произнесла она еще тише прежнего. Бонни аккуратно взяла запястье отца, аккуратно убрала его руку со своего плеча, не разрывая зрительного контакта. — Мне все равно. На тебя. На стипендию. На деканат. На весь ваш ебучий карнавал, который вы тут устроили. Я просто хочу помириться с Еленой. И все. И пока я этого не сделаю, ебала я ваш деканат!