d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— А я даже рада этому, — она медленно повернулась, уставилась на Локвуда. — Так ведь проще. Никому и ничего не обязан. Вот поеду сейчас в клуб и буду трахаться до утра. И станет плевать на отца, Елену…

Тяжелый выдох. Беннет рада бы устроить новую истерику, рада бы выгнать Локвуда, накричать на него, да не может — обезвожена.

— А на меня? — он смотрел на нее как не смотрел раньше. Смотрел как на девушку, с которой можно было бы согреться, если бы пасьянс их жизни выпал несколько иначе. Если бы раскладка была более удачной.

Бонни. Хорошенькая. Отчаянная. Ищущая тепла. И главное, она может забыться. Она хочется забыться. В Елене нет взаимности, нет страсти, нет влечения. А Беннет — граната. И каждый раз отрывать чеку, чтобы этого опороченного божества разрывало в клочья, было бы не плохой идеей. Было бы увлекательным проектом.

Вот она стоит напротив, смотрит, и ты можешь прочесть лишь одно в ее душе: «Я замерзла».

— Уходи, Тай. Я устала.

Елены в их жизнях больше не будет. Этой роковой суки, которую они хотят и могут любить, ее не будет. Она будет растворяться в Добермане, в своем горе, в отце, в умершей матери — в ком угодно, только не в этих двоих. Они для нее обесценились, подешевели.

— Я люблю ее.

Бонни усмехается, зарывается руками в волосы, замолкает на несколько секунд…

А потом резко подрывается и направляется в зал. Беннет на ходу стягивает с себя грязную футболку и, оставшись в одном лифчике, подходит к шкафу. Тайлер застывает в проходе. Тайлер анализирует взглядом Бонни (она — как способ забыться). А Беннет вытаскивает вещи из шкафа, скидывает их на пол и в темноте пытается найти что-то сносное, не слишком вульгарное. Напяливает на себя какую-то короткую и полупрозрачную футболку, а потом с остервенением пытается расстегнуть ремень на джинсах.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает он, шествуя навстречу девушке. Ему не нравится, что Беннет вновь бунтует: у нее ведь эмоции на пределе. Когда их не останется, у Беннет будет нервный срыв, затем — психушка (или клиника) и прочие нерадужные обстоятельства… — Что ты собираешься делать?!

Он останавливается на расстоянии вытянутой руки от нее. Беннет с остервенелостью вытягивает ремень из джинсовых петель и отшвыривает его.

— Трахаться! — громко кричит она, устремляя на парня ошалелый взор. — Ебаться — называй как хочешь! А вообще, лучше проваливай отсюда!

Он хватает ее за запястье, притягивая к себе. Девочка Бонни пытается вырвать руки, но понимает тщетность и глупость этой попытки. Она зло глядит на парня, желая испепелить его, желая вычеркнуть его из своей жизни.

Ты попалась в ловушку собственных аксиом, Бонни. Ты привязалась к тому, кто пытается тебя приручить.

— Все же было хорошо, пока ты не появился! Все было нормально, а потом ты со своей помощью! И все рухнуло! У меня не осталось ни идей, ни веры, ни даже подруги! Я ненавижу тебя! Я тебя видеть не могу!

Она отталкивает его, влепляет ему пощечину, что есть силы. Потом она затихает, вспоминая как ее ударил отец в деканате, потом всплывают все гнусные и отвратительные воспоминания за эту осень.

Потом Бонни ударяет Тайлера еще раз. Со всей силы. Она чувствует, что с ударами наружу просачивается отрицательная энергетика. Находится отток отрицательным эмоциям. Находится путь к освобождению.

Локвуд сжимает зубы и медленно поворачивает голову в сторону ошалевшей девчонки. Та снова замахивается, но ее руку перехватывают, сжимают, заворачивают за спину, а хрупкое тело придвигают к себе. Слишком близко. Слишком отчаянно.

Бонни отрицательно качает головой, силясь заплакать и не в силах сделать этого.

— Ты ведь меня не любишь, — шепчет она, чувствуя, что эмоции на пределе, что вновь требуется выход.

— Не люблю, — холодно отвечает он. — Но ты-то меня любишь.

Жестоко. Бесчеловечно. Грубо.

Бонни смотрит в его глаза и понимает, что сердце ее только с ним бьется без боли. Бьется так, что кровь в венах согревается, что хочется это тепло Тайлеру передать. Хочется быть с Тайлером. Сегодня, завтра, послезавтра — каждую минуту. Хочется кричать ему о своих проблемах, хочется шептать о своих чувствах и никогда-никогда не отпускать.

— Люблю, — на выдохе.

А потом она впивается в его губы и больше не думает ни о чем. Бонни Беннет падает в забвение.

5.

Она чувствовала себя преступницей. Каждый день, каждую ночь она ощущала себя воровкой, уголовницей. Она считала себя таковой в любом случае: когда принималась за какое-то дело, когда развлекалась в клубах вместо того, чтобы заниматься, когда звонила матери, когда не звонила отцу… Каждое действие сопровождалось этим чувством. Будто Бонни вообще не свою жизнь проживает, будто она ее ворует у кого-то. И этот внутренний дискомфорт получал подпитку из внешней среды с ее проблемами, дилеммами и вечными терниями. Он получал подпитку, убивая наивность и веру в святое, заставляя лишь кричать, царапаться, буйствовать и плевать на окружающих.