Да

Дальше интервью потеряло всякое направление и превратилось в серию отдельных спичей, которые Зизико произносил в промежутке между едой. Каждое блюдо Зизико начинал есть быстро, как едят простые люди, привыкшие утолять голод и идти по своим делам, а затем будто спохватывался и принимался сидеть над тарелкой со скучающим видом.

Он принимался нахваливать Сингапур, где уже в аэропорту задан такой уровень дружелюбия, что полицейские не всматриваются в приезжих, ища преступников, а каждому с улыбочкой дарят по конфете, но после уточнения, не там ли казнят, если в кармане найдут 15 граммов наркотиков, морщился:

– Ну правильно казнят. Я же не про преступников, я про будущих инвесторов.

Или сбивался на совсем уж ни для какой книги не годные путаные рассуждения о своем поколении свободолюбивых предприимчивых людей, из которых сам же мог выбраться только вопросом:

– Ну, а что ваше поколение?

– Что наше поколение? – сделал глупое лицо Волгушев.

– Ну какие его ценности, цели?

Волгушев подумал и ответил:

– Мне кажется, нашему поколению пока лень.

– Что лень?

– Все лень, – отрезал Волгушев и заметил, что фотографша опять рассмеялась.

На Войцеховскую Волгушев решался только коситься из стеснения в равной степени перед ней и перед чувствительным ко вниманию Зизико. Фотографша то сидела и с серьезным видом слушала, то, как проснувшийся кот, посреди предложения вставала и начинала ходить по залу, выбирая лучший ракурс для съемки. Она была довольно высокая, с густыми черными волосами в каре и, в общем, с красивым, но будто все время скучающим лицом. Волгушев легко мог себе представить, как в нее влюбляются, просто увидев, но сам при ней чувствовал себя отчего-то неуютно.

Где-то через два часа после начала интервью Зизико позвонили, и он по-простому отпустил своих интервьюеров, как преподаватель отпускает студентов с никому принципиально не нужной пары. Войцеховская, чуть бизнесмен отвлекся на звонок, прихватила Волгушева за локоть и, получив шепотом ответ на вопрос, занят ли он чем-нибудь, сообщила, что тогда дело надо обмыть.

Они просто обогнули квартал через скверик у Площади Победы и пять минут спустя сидели в совершенно пустом баре с голыми стенами и длинным деревянным стеллажом с бутылками. Подошел официант, и Войцеховская сходу, не глядя в меню, потребовала «аперольку».

– А ты хочешь?

– Ну что уж. Не могу смотреть, как человек напивается в одиночку.

Не было сказано ни слова о переходе на «ты», потому, видимо, что варианта обращения на «вы» и не было.

– Можно вопрос? А что у тебя на свиншоте, так сказать, написано?

– Это анаграмма моего колледжа. Увидел в секонде, подумал, какое удачное совпадение, ну и купил на память.

Они быстро обменялись своими историями найма. Войцеховская присвистнула, узнав, что Волгушев получит деньги отдельно за книгу, – ей платили за сеанс. Впрочем, в несколько раз выше верхней планки журналистских гонораров. Она фотографировала для половины белорусских сайтов, кое-какие фотографии продавала иностранным агентствам и даже участвовала в крупных конкурсах фотопроектов.

– Я из деревни, так что для меня это оч-ч-чень серьезно, – сказала она пустому бокалу.

Выяснилось, что ее позвала жена Зизико – преподававшая без нужды, а просто по социальному рефлексу у Войцеховской на курсе английский язык. Лет десять назад, когда Зизико уезжали в отпуск, они пару раз оставляли ее пожить в своей огромной квартире.

– Дай угадаю. У него в кабинете над столом висит большая картина, где он сидит на коне и так вот рукой делает?

– Ничего подобного! У него вообще кабинета нет, разве что на столик у кровати ноутбук поставить можно. Вот у жены его есть кабинет. Она там за столом домашние работы проверяет и пишет статьи для журналов.

Сказав это, Войцеховская тут же добавила, что и Зизико, и его жена, хоть и имеют гостиную, столовую, гардеробную, кладовку и кабинет, все же «очень простые» люди. Понятно было, что этим она хочет сказать «добрые», «вежливые», и Волгушев не стал вязаться к оксюморону «простых миллионеров из привилегированных семей». Войцеховская поливала у них цветы, выгуливала собаку, ей даже разрешалось пить их вино, так что она провела немало вечеров, любуясь проспектом в закатных лучах, немного пьяная, опять в слезах.

– На меня находит иногда, ничего страшного.

В какой-то момент выросший тот самый сын Зизико, из-за которого сорвался отъезд в Америку, из талантливого математика стал тихим помешанным, переехал обратно в свою комнату в родительской квартире, и после этого Войцеховскую уже не приглашали ни в гости, ни пожить.

– Мне не показалось, что вы хорошо знакомы.

– Потому что мы, считай, не знакомы. Я его видела в сумме раз пять. Никогда больше «здрасьте-здрасьте» не говорили.

– И как первый разговор?

– Нормально, неплохо. Взвешенно так говорит, сразу видно – весы.

– Весы? А, по гороскопу. Ты знаешь, кто он по гороскопу?

– Конечно, всегда это узнаю первым делом. Я, знаешь ли, не верю, что есть таланты, одаренность и всякая такая чушь, а вот знаки зодиака – это очень серьезно, – сказала она и засмеялась.

– А я кто, знаешь?